— Ну, будь умницей.
Как будто мне пять лет, а не четырнадцать! И ушел.
Да, с отцом мне не повезло.
Зато с мамой все вышло отлично.
Маму вызвали в военкомат и аттестовали. Ей присвоили звание «военврач второго ранга» (это две шпалы, как у майора). И дали срочное назначение в Житомирский эвакогоспиталь.
Когда мама сказала, что ей разрешили взять с собой семью, радости моей не было границ. Еще бы! Значит, я поеду с ней в Житомир! Житомир — это где-то на Украине. Это почти самый фронт. Я сам слышал по радио сводку, в которой говорилось: «Идут бои на Житомирском направлении».
Бабушка ехать отказывалась. Она говорила маме, что не дело это — все бросить и ехать бог знает куда, что она хочет умереть в своем родном доме и еще что-то в этом же роде.
Я не стал слушать всю эту ерунду. Я побежал к ребятам. Меня распирало. Я должен был с кем-то поделиться неожиданно свалившейся на меня радостью.
Во дворе было пустынно. Только у самой подворотни со скучающим видом прогуливался Женька Иваницкий. Женька — это был именно тот человек, уважение которого мне хотелось бы завоевать в первую очередь. Я подошел к нему и сказал:
— Уезжаем…
Женька равнодушно спросил:
— Эвакуируетесь?
Небрежно, как будто в этом не было ничего особенного, я сказал:
— Мать мобилизовали. На фронт едет. А я с ней, — и, не удержавшись, добавил: — Ей майора дали…
— Ну да, — сказал Женька, — маме дали майора, папе полковника, а тебе маршальскую звезду.
— Дурак! — обиделся я. — Получено специальное разрешение! Военный комиссар так матери и сказал: «Если не на кого оставить, берите семью с собой». Едем в Житомир. В четыреста тридцать первый госпиталь. Слыхал по радио? Бои на Житомирском направлении…
— Ну, госпиталь… Это в тылу где-нибудь.
— В современной войне тыл в любую минуту может оказаться фронтом, — повторил я фразу, слышанную от Осипа Марковича.
Женька посмотрел на меня, кажется, с уважением.
— Слушай, — сказал он вдруг. — Я давно хотел тебе предложить. Тебе и вообще всем ребятам. Женщины тут тащат продукты. По десять раз. Туда и обратно с кошелками, туда и обратно… Панику сеют… Затруднения создают… Надо нам у подворотни пикет поставить.
— Какой пикет? — спросил я.
Я смутно помнил, что пикет — это что-то связанное с забастовками.
— «Какой пикет»! — разозлился Женька. — Не понимаешь какой? Стать здесь и не пускать всех, кто второй раз с кошелкой. По три человека. Каждые четыре часа сменяться.
Идея показалась мне великолепной.
Через пять минут я, Женька и Ленка Морозова, та самая, которую звали Ленина, а не Елена, стояли пикетом около подворотни.
Первая нарушительница, которую мы задержали, была моя бабушка.
Строго говоря, бабушка не была нарушительницей. Уговор был задерживать только тех, кто будет замечен дважды, а она возвращалась из магазина первый раз. Ребята даже и не думали ее останавливать. Но я сказал:
— Там что у тебя в кошелке? Сахар? А ну, неси обратно! Дома две пачки рафинада в буфете лежат, я сам видел!
Бабушка оторопело спросила:
— Куда ж мне теперь с ним?
— А вы попросите поменять на что-нибудь другое, вам обменяют, — посоветовала Лена.
Бабушка, ни слова не говоря, ушла и минут через десять вернулась. Проходя мимо нас, она суетливо раскрыла кошелку и показала нам: вместо сахара там теперь был пакет с какой-то крупой и бутылка подсолнечного масла.
Второй нарушительницей оказалась дяди Федина жена — тетя Груша. Во дворе ее все звали Тимофеевна.
Тимофеевна, ничего не подозревая, шла своей быстренькой, семенящей походкой. Подойдя к нам, она даже огрызнулась:
— Ну, чего проход загородили? Ай вам другого места не нашлось?
Женька вышел вперед и сказал:
— Назад, гражданка! Вы второй раз с кошелкой.
Тимофеевна от неожиданности сначала даже не стала возражать. Она остановилась и сказала жалобно:
— Ах ты господи… Что ж теперь делать?
Но потом ей, видимо, наш пикет показался не очень авторитетным.
— Ишь чего выдумали! К себе домой не пускают! А ну!..
Но мы были непреклонны.
Тогда Тимофеевна переменила тактику.
— Борюшка, — сказала она мне, — в другой раз я не пойду… А сейчас уж пусти ты меня, ради Христа…
— Как вам не стыдно! — сказал я. — У вас муж член партии, а вы сеете панику… Создаете затруднения.
Вот тут уж Тимофеевна взъярилась по-настоящему.
— Да пропадите вы все пропадом! — закричала она визгливым, плачущим голосом, выхватила из кошелки какой-то пакет и бросила его нам под ноги. Пакет разорвался, и из него посыпались макароны.