Но на границе между Европой и Азией существует народ, именуемый себя русским. Этот народ будущее нашей веры, а её настоящее, это русские казаки. Казаки — это опыт полной независимости народа, без границ, без государственного устройства. Опыт жизни на Земле, основанный только на вере, а веру они приняли православную. Практически без нашего участия, по зову своего сердца. Казаки — это жизнь будущего. Как в одном государстве живут без раздоров семьи, города, так же живут и казаки на всех землях между Азией и Европой. Казаки своим примером доказывают, что анархия мать порядка, если существует местное управление в виде казачьего круга, схода вплоть до семейного совета, ставя во главу угла веру православную. За это будем держаться, остальное приложиться.
Сергей проснулся, едва дневальный подумал, что пора будить командира. Он встал, потянулся до хруста в суставах и пошёл на обычное послеобеденное построение.
Как ни странно, но плац и все ритуалы, связанные с ним, завораживали Сергея. Он от рождения был чрезвычайно далёк от поклонения голому материализму и не считал материю первичной. Ленина он уважал примерно в той же степени, что и Геббельса. Это были два, несомненно, умнейших человека и самых лучших «пиарщика».
Воспользовавшись очередной опалой на пролетарских вождей и «выносом» их книг из всех библиотек, Сергей умыкнул все тома Ленина, и даже в двух экземплярах. С этого времени он перестал напрягать мозги при составлении того или иного документа, рапорта и т. д. Он, вполне ритуально, «слюнявил» палец, открывал оглавление любого тома и находил все исходящие слова на входящую информацию. Ильич настолько глубоко знал материальную жизнь, что не оставил в ней ни одного, не охваченного своим гением, места. Но, прочитав несколько томов Ильича, Сергей понял, что Ленину была знакома и другая сторона медали. Он просто не хотел её никому показывать. Её сокрытие гарантировало пусть и временную, но абсолютную власть. Видимо, недаром историки нашли в Ильиче не то бурятские, не то калмыцкие корни шаманов. Правда, точно такие же материалисты спокойно ему жить не дали ни одного года, ибо они про вторую половину медали знали значительно меньше, и Ильич «напоролся» именно на то, за что боролся.
Геббельсу повезло больше. Он жил хорошо, в абсолютной славе при жизни. По этой причине трудов Геббельса нигде не продавали и не выбрасывали, их тщательно прятали.
Сергей довольно часто размышлял над иронией истории. Однажды, придя на кладбище, он увидел целый ряд роскошных памятников, под которыми лежали останки, а часто и остатки «новых русских». Его поразили надписи: «жил год», «жил три года», максимум был определён в пять лет. Ребята плохо знали историю власти. Для здоровья было бы полезней ходить по плацу.
Плац — это магия. Так считал Сергей. На плацу он видел, насколько иллюзорен мир. Вчера в его воинской части жизнь кипела, как в муравейнике. Чудом сохранившийся Дворец культуры не вмещал всех именитых артистов желающих петь и плясать в нём. Сегодня пустота, редкая «душа» прошмыгнёт в ещё теплящийся «чепок», так солдаты называли своё кафе.
Да, мир иллюзорен по определению, но только не плац. Его форма неизменна. Его не пробивает даже трава. У плаца особый дух и он вполне реален.
Едва Сергей ступал на плац, в его голову начинали проникать мысли о великом. Он думал о том, сколько созидающих начал зародилось на плацу. Сколько форм было создано или наоборот разрушено духом, зародившимся на военных плацах. Сергей считал плац высшим произведением искусства, и всё время недоумевал, как «тупые» головы критиков и прочих болтунов не могут рассмотреть в картине Малевича «Чёрный квадрат» воинский плац — это же так очевидно. На плацу начинается замысел, и на нём же подводятся итоги работы сосредоточенного исполнения замысла.
Глава девятнадцатая
Повторы
Сергей, служба которого складывалась прекрасно, вдруг обнаружил, что затосковал. Братья по оружию не раз говорили ему: «Гусары книжек не читают, они их пьют и ими закусывают», а он читал.
Сначала на знания, копившиеся в его голове, стала давить фуражка, и он всё чаще таскал её под мышкой, а то и вовсе забывал одевать. Затем его замкнуло так, что вместо дум о том, «с чего начинается Родина?», он стал постоянно думать о том, «с чего начинается Человек?». С этого момента стала проявляться его профессиональная непригодность.