Он, даже в страшные минуты похмелья, перестал орать на подчинённых. Они это почуяли, ибо подчинённые его были людьми нормальными, они мало что понимали, но чуять могли, как зверушки, и эти зверушки перестали подчиняться. Действительно, если никто не орёт и не пугает, значит и Родине никакая опасность не грозит. Следовательно, можно расслабиться.
Знания и думы Сергея пришли в противоречия с картинами его армейской жизни до такой степени, что он пошёл в школьную библиотеку и взял «запрещённую» новым режимом книгу Герцена «Былое и думы». Читая её, он пришёл в игривое настроение от мысли, что и Александр Иванович тоже маялся, а значит и он, Сергей, не одинок. Но повод был разный. Герцен изучал других, а Сергей пытался изучать самого себя. А если, изучая самого себя, фуражка начинает давить на мозг, значит это кому–то нужно. Но кому?
С чего начинается Человек? Первый ответ, который пришёл ему в голову, был таким: «С начинаемых им дел». Ответ, в принципе, его вполне устраивал, но первое дело, которое малыш делает осознано, это ломает игрушку. Сопя и сосредоточенно, крепко держа игрушку в руках, возможно, впервые проявляя всю свою сознательную заинтересованность, он её ломает. Чем дороже и красивее игрушка, тем с большим наслаждением, к дальнейшему ужасу родителей, он её разбирает по частям и кусочкам.
А чем занимаются малыши зверюшек, у которых люди не обнаруживают интеллект? Они тоже ломают и грызут всё что находят: книги, обувь, диван, кресло. Грызут с наслаждением, и даже если Шарик или Тузик, или Мурзик получит по морде обгрызенным им же ботинком, это не даёт никакой гарантии спасения остальной обуви.
Но этот пример приводит к простой мысли о роли Адама и Евы. Их раздавил райский сад, как и его, Сергея, фуражка. Фуражка, простая фуражка, головной убор. Но она же и условия для отдания чести и прикладывания руки к голове. Без фуражки голова считается «пустой», а в фуражке «умной».
Адама, гулявшего по райскому саду, видимо, очень донимала та же мысль, что его полное благополучие не является таким уж полным, ибо находится «под условием».
Делай что хочешь, но не трогай «фуражку», а уж тем более не ешь яблоко искушающее. Адама видимо эта мысль иссушила. Он бродил и думал: Бог создал Природу и законы, по которым она живёт. Всё, буквально всё, в природе не задумываясь следует этим законам и живёт вполне счастливо, но стоит задуматься… разве это жизнь… Может быть настоящая жизнь — это грех. Он съел яблоко, совратив и Еву.
Теперь мы исправляем ошибки. Но как? Одни законы пишут, считая, что Бог дал не всё и не так. Эти, которые пишут, самые вредные, ибо погрязли в самости и самолюбовании.
Другие их читают и принуждают по ним жить, им любопытно, совершил бы Адам свой грех, если бы над ним была масса судов и судебных приставов, или нет.
Третьи по ним живут, это смирившиеся, те которые давно перестали жить и оставили надежду вернуться в райский сад, те, кто грустно напевает: «хочешь жни, а хочешь куй, всё равно получишь х-й». А действительно, как трудно разобрать, где грех, а где Жизнь.
А вдруг всё то, что с ними, а теперь и с ним происходит — это всего лишь ухудшенные повторы чего–то совершённого ранее, или совершаемого где–то.
Что накапливает человек всю жизнь и куда всё это девает?
Сергей совсем забросил службу, тем более что, как оказалось, с распадом его Родины, называемой СССР, на отдельные части, «пал» и её условный противник. Вроде бы разруха наступила только на его Родине, но изменение взгляда на внутренний мир привело к тому, что и внешний мир перестал быть страшным и угрожающим.
Но всё–таки, что человек накапливает всю жизнь и куда девает. Сергей не был склонен к философии. Он не был интеллигентом, он был офицером. Правда, офицером русским, и в этом, во все времена, было что–то завораживающее и магическое для всех народов. И как нормальный русский офицер, он всё время шёл грубо и прямо, через тернии к звёздам. Терний было сколько угодно, их досконально описали русские классики, половина из которых, также как и он сам, были русскими офицерами.
Он опять пошёл в школьную библиотеку, единственную оставшуюся в гарнизоне. В библиотеке он взял всё наследие, накопленное за свою жизнь Ильфом и Петровым. Оно убралось в две книги: «Золотой телёнок» и «Двенадцать стульев». По прочтению книг Сергей понял, что копит человек всю жизнь. Он копит опыт. Копит либо быстро, либо медленно и мучительно. Кому как повезёт, хотя случайностей не бывает.