Однажды он всех сильно перепугал тем, что, ползая по полу, вдруг пропал. Его искали минут тридцать, пока не обнаружили спящим под своей же кроваткой.
Отец всё время носил его на руках. Поэтому из всех слов, которые он быстро выучил и которые постоянно произносил, были: «Мама, папа, баба, деда и на ручки». Остальные слова, которые ему говорили, он не запоминал.
Дедушка говорил, что его внук гений и за каждую проделку награждал его куском сала. Сало с чесноком внук любил до самозабвения. Дедушка просто таял от такой любви внука к салу, так как видел во внуке главного ценителя своего труда.
С Сергеем все разговаривали, но больше всех, конечно, отец. Он его не учил частностям. Он показывал ему мир целиком, и Сергей жадно впитывал всё то, что видел сам и что ему показывал отец.
В школу он пошёл в семь лет. Он не умел ни читать, ни писать. Но он уже умел главное: видеть и понимать.
— Подумаешь, «Букварь», — по–взрослому размышлял он. Буквы — это частности в сравнении с тем, что он проделал в пять лет, отправившись на поиски мамы, которая, как он слышал, работает в книжном магазине. И он её нашёл. Он шёл и просил всех прохожих подряд читать ему все надписи на зданиях.
— Подумаешь, цифры. Это вообще ерунда, — и он вспомнил, как в четыре года, важно сопя, залазил в поезд, подсаживаемый отцом, и устремлялся на поиски своего купе. Он моментально находил своё купе, папину полку и своё место на ней. У него были свои, совершенно определённые представления о назначении римских и арабских цифр.
Одним словом, с буквами и цифрами он разобрался быстро. Лучше всех стал читать и считать и…заскучал. Ибо закончилась его вольная жизнь, а школьная «неволя» ничего нового уже не давала. К однообразию он готов не был.
Мама и папа быстро заметили скуку, которая овладела их ребёнком и, не мешая ему скучать, подарили ему, торжественно подарили, несколько взрослых книг Жюля Верна, Джека Лондона и Стивенсона. При этом они сказали ему, что эти книги расширят горизонты его сознания.
Книги по форме напоминали учебники и никакого энтузиазма в Серёжке не вызывали.
Тогда на семейном совете было установлено время и место чтения книг. Был определён целый час перед сном. Книги стали читать вслух. Сначала читал папа, затем мама. Сергей был слушателем.
Хватило недели, чтобы Сергей понял, что скука явление проходящее, и что горизонты познания школой не ограничиваются. Даже наоборот школа к знаниям никакого отношения не имеет. Знания — это нечто иное. Например, войти в образ литературного героя и прожить сюжет его жизни — это значит получить знание. И он зашагал по жизни уже пройденными литературными героями путями. Пути литературных героев были абсолютно не совместимы с путями, которыми вела его школа. Школа его воспитывала, а он искал новые образы и свой путь….
Аналогии. Она
Она жила с бабушкой. Бабушка была единственным человеком, который её любил и нежно говорил ей: «Моя внученька». Она затихала на коленях у бабушки, слушая сказки.
Родители продолжали её воспитывать, чтобы она была «как все»: буквы, цифры, ремень или ругань за непослушание. Она рано озлобилась и смотрела на всех исподлобья.
Школа радости не добавила. Хотя дала возможность практически совсем перестать видеть своих родителей. А чтобы они от неё совсем отстали, она хорошо училась. Оценки в её дневнике были предметом гордости родителей и того, что они в чём–то лучше всех. Они гордились. Ей было всё равно. Бабушка умерла.
Аналогии. Он.
Он и Она ходили в одну и ту же школу, получали одни и те же знания. Он откровенно дрых на уроках, ковырял в носу, читал книги. Его никто не контролировал, никто не проверял его дневник. Ему ещё малышу объяснили, что это его жизнь, а задача мамы и папы как его родителей дать ему всё необходимое для познания той среды обитания, в которой он будет жить. В этом их ответственность перед ним.
Он успешно познавал свою среду обитания, пока не попал в школу. В школе же он сразу пришёл к неутешительному выводу о том, что в школе познают не среду его обитания, а её формы. Но как можно учиться на постоянно изменяющихся формах, не объясняя при этом, почему именно они меняются. Он как мог, сопротивлялся впихиванию себя в эти школьные формы.
Учительница литературы бубнила произведения классиков прошлых веков. И из её слов выходило, что древние классики о его сегодняшней среде обитания знали больше, чем он ныне живущий.
На уроках химии, физики, математики ссылались на ещё более древних предков, чем на уроках литературы.
От истории человеческих отношений и общественных наук он вообще впадал в тоску. На этих уроках всё время звучала мысль о том, что как плохо было в древние и не совсем древние времена, и как хорошо сейчас. Но эти выводы полностью противоречили всем остальным урокам.