Представим себе вершинное плато, столь свойственное сибиретипным горам, о которых уже было рассказано. Это плато Ихэ-Богдо в Гобийском Алтае. Его плоская поверхность ограничена ниспадающими во все стороны склонами, а в самые края врезаны ключевые ниши, часто имеющие каровую — чашеобразную форму. Здесь, на самом перегибе плато, начинается эрозионное «обкусывание» его краев. Очевидно, что ключевые ниши функционально связаны с вершинными плато, но последнее не связано с ключевыми нишами функционально. Оно могло бы существовать неопределенно долгое время и без них. Начнем теперь спускаться вниз. Ключевые ниши превращаются в эрозионные воронки, они приобретают линейный характер и очертания узкой, затем все более широкой речной долины. Между нишами, врезами и оформившимися долинами поддерживается не только гидродинамическая связь (сток но непрерывному естественному каналу), но и связь морфологическая, прямая и обратная, обеспечивающая непрерывность нашего ряда или цепи, но только прямая в функции перемещения рыхлого материала и углубления русла.
Мы идем далее вниз по долине и своими глазами видим, как эрозионная система все время усложняется, но Функциональные зависимости сохраняют свой односторонний, однонаправленный характер. Дальше следуют одно за другим устья долин-притоков, наконец, устье главной Долины, которая все еще, морфологически прекращая свое существование, продолжает на некоторое время и расстояние свое функциональное воздействие на «принявшую ее в свои объятия» форму рельефа — межгорную впадину, озерную котловину и т. п. Это воздействие (конус выноса, дельта) — последняя дань нашей системы на крайней точке ее существования, отдаваемая иной, новой геоморфологической системе.
Общая функциональная картина в приведенном примере ясна. Ясна она и в случае любой системы «водораздел — склон — подошва» И в любой другой геоморфологической обстановке, если она определена цепью «деятельных форм», участвующих как целое в перемещении какой-то доли, сколь угодно малой или большой, потока массы — энергии.
В нашем вполне тривиальном примере отдельные части речной долины, функционально связанные, связаны также морфологической непрерывностью и составляют генетический, как бы потомственный, ряд. Остается вершинное плато, на котором мы видели начало такого ряда, видели верховье долины и оттуда начали спускаться. Это вершинное плато выпадает из нашего морфологического, генетического и функционального ряда. Морфологически оно совершенно чуждо ключевой нише, генетически не имеет с этой нишей ничего общего, функционально никак с ним не связано. Плато — это реликт по отношению к долинному рельефу, развивающемуся за его счет, разрушающему свою материнскую поверхность. Диалектика развития и здесь выступает со всей очевидностью.
В нашем примере может остаться неясным, однако, являются ли вершинное плато и отходящая от него речная долина одновременными или неодновременными формами? Как форма, производная от плато, долина должна быть моложе, она разрушает уже готовое. На самом деле, если плато и старше, то оно тоже продолжает развиваться, например, уплощаться в своих внутренних частях, куда еще не проникла эрозия. Ведь и долина и плато входят в современный рельеф, продолжающий развиваться. Зато мы на нашем примере ясно видим, что разрушительная энергия зарождающейся на краю плато речной долины много выше энергии постепенного дальнейшего уплощения вершины Ихэ-Богдо, идущего под влиянием температурных колебаний, усыхания и водонасыщения, воздействия горного ветра и т. п. Здесь мы снова видим, какое значение имеет в науке морфологический возраст рельефа. Плато — зрелая или древняя форма, если и развивающаяся, то явно медленно. Долина, начиная с самых истоков, агрессивная, ускоренно растущая молодая форма.
Если бы мы имели дело с наблюдениями только по указанному адресу, в Гобийском Алтае, то могли бы признать за вершинным плато Ихэ-Богдо только морфологическую древность. Но вершинные плато — характерная черта огромного большинства сибиретипных гор, и ученым давно стало ясно, что она отражает собой былое существование полуравнинной поверхности, называемой древним пенепленом. Этому были найдены кое-где прямые геологические доказательства — остатки речных долин и речных отложений. Значит, сибиретипные горы — результат общего подъема земной поверхности на огромном пространстве, а вершинные плато, «гольцевые плоскотины», как говорят в Сибири, — это более или менее искаженные остатки, т. е. подлинные реликты исходной поверхности.
Мы рассмотрели долинный рельеф как функционирующую деятельную систему, могли убедиться в его, что называется, организованности, ибо долинная сеть данного бассейна данной реки и морфологически и гидрологически — это нечто цельное, крепко увязанное и внутренне — процессом развития, и внешне — своей морфологией.
Ну, а как быть с другими системами и выражающим их рельефом, например карстовым? В карстовом рельефе различного рода углубления: пещеры, поноры, колодцы, воронки, провалы — на поверхности не имеют морфологической связи, так как это формы выщелачивания, растворения податливых им горных пород, особенно известняков. Это хорошо видно в так называемом «голом карсте», почти лишенном из-за недостатка воды почвенного и растительного покрова. Классические карстовые ландшафты — некоторые районы Югославии, нашего горного Крыма. Своеобразен также «башенный карст» Китая, Вьетнама. Но и эта геоморфологическая система, оказывается, тоже хорошо «организована», но посредством не наружных, а внутренних форм растворения. И процесс развития карстового рельефа, определяемого во всем главном развитием связного (тоже морфологически и гидрологически) подземного рельефа, так же как в эрозионном рельефе, может протекать и замедленно, и ускоренно, создавать и молодые, и древние формы. Об этом говорят порой внезапные поверхностные и подземные провалы, источники с огромным дебитом типа «воклюз», которые, следуя А. Блоку, можно было бы назвать «безумными ключами».
А как же быть с эоловым рельефом, создаваемым ветром на обнаженных сухих песках? Здесь тоже нет затруднений по части функционирования отдельных его частей. Даже разобщенные формы — отдельные котловины выдувания или единичные барханы, лишенные непосредственной связи друг с другом, если их рассматривать внимательно, — оказываются небольшими функциональными системами. Их наветренный склон независим от каких-либо других форм, зато подветренный, как и «рога», функционально ему подчинен. И в самом деле, пространство, отделяющее один бархан от другого (это обычно поверхность ровного твердого грунта), выпадает из общего понятия об эоловом рельефе, поскольку имеет не аккумулятивно-эоловое, а другое происхождение и иное направление развития.
Познакомимся теперь еще с одним явлением, которое назовем «двойственностью процесса рельефообразования». Замечая признаки этой двойственности в природе, мы снова убедимся, что формы рельефа могут многое рассказать о себе сами.
Размыв коренных (а вместе с ними нередко «наносных», но древних) пород на приподнятых местах и накопление продуктов этого разрушения в понижениях давно и, без сомнения, задолго до создания системы научных знаний о природе обратили на себя внимание человека как явления, с одной стороны, тесно связанные друг с другом, а с другой — противоположные по своей сути. Очень возможно, что связь накопления, например, речных отложений с размывом, служащим в данном случае при-ч чиной, была осмыслена и использована на практике еще в глубокой древности, например в Египте 5–6 тысячелетий тому назад, так как древние египтяне знали и драгоценные камни, и золото, добывая их, вероятнее всего, из россыпей. Сейчас сделано очень много для понимания механизма образования речных и иных рыхлых отложений и россыпей в них как широко распространенных месторождений многих ценных минералов, не только золота и платины. Но всех тонких деталей этого механизме мы до сих пор не знаем, настолько он сложен и изменчив в разных местах и даже внутри одной (единственной) долины.
Примем самую упрощенную схему развития речной долины. Двуединость этого процесса очевидна. В верховьях создается глубокий начальный врез, в среднем отрезке можно встретить участки и размыва, и накопления отложений. И так до устья долины. Чередование участков размыва и накопления может происходить многократно и вдоль и поперек долины. В местах своего вскрытия долиной геологические тела, разрушаясь, преобразуются в формы рельефа. Самим фактом вскрытия пробуждаются к жизни доселе скрытые, нереализованные возможности геологических тел и слагающих их горных пород, возможности обрести новую, «открытую», искаженную и обычно более сложную форму. Так, при выходе на дневную поверхность из тьмы недр, или, как говорят, экспонируясь, геологическая форма становится формой геоморфологической. Та и другая могут совпадать только в очень редких случаях.