Когда мы говорим о необходимости изучать геоморфологические объекты и процессы мерой и числом, то иногда, пожалуй, забываем, что же, собственно говоря, с какой целью и с какой точностью мы должны изучать количественными методами. Если по отношению к процессам это достаточно ясно, то по отношению к самому рельефу ясно не всегда. Ведь земная поверхность и ее рельеф — это не синонимы. Последний — одно из свойств первой, пусть главное в ней — ее форма, но это не все. В геоморфологии под рельефом принято понимать форму твердой земной поверхности. А что представляет собой реальная, географическая земная поверхность? Попробуем остановиться на этом, кажущемся несколько странным, вопросе.
Пожалуй, только в гористых пустынях да на высоких горах (по не самых высоких, закованных в льды), например, типа большинства сибирских гор, возвышающихся над границей леса, по не достигающих снеговой линии, так называемых гольцов, мы видим в натуре рельеф твердой земной поверхности. Слишком мало мы бы знали, если бы довольствовались этим! Поэтому в понятие о земной поверхности, изучаемой наукой о рельефе входят и обширные пространства суши и морского дна сложенные рыхлыми или полурыхлыми осадками разнообразного происхождения и возраста, вплоть до современных Составляющий их материал — плоть от плоти земной коры И если таким пространствам в общем случае свойствен более ровный, спокойный рельеф, то местами он может оказаться и очень сложным. Но остается еще много мест и площадей, покрытых льдами, материковыми или горными, где гидросфера в твердой фазе прямо образует физическую. земную поверхность, обладающую тем или иным, не всегда специфическим рельефом. Есть на Земле и обширные площади, покрытые и покрываемые громадными массами «отбросов» биосферы, и величественные высокоствольные леса, под покровом которых, да и почв под ними, скрывается подчас на значительной глубине все та же физическая твердая земная поверхность. Эти разнородные образования, смыкаясь и переходя друг в друга, все ведь участвуют в создании образа земной поверхности, ее формы, ее ландшафтов, причем каждое из них развивается по собственным законам. Мерка единого механизма формообразования ко всем этим образованиям, очевидно, неприложима. Иными словами, земная поверхность от места к месту разнородна и, описывая ее с помощью тех или иных моделей, в частности, изображая ее гипсометрию, мы чрезвычайно упрощаем и схематизируем само явление «рельеф земной поверхности», вводя в совместное геоморфологическое рассмотрение объекты разной природы и разного масштаба. Всем сказанным автор хочет подчеркнуть, что существующие приемы количественного анализа рельефа дают лишь очень приближенное его описание. Моделирование рельефа, его «разрешающая способность» должны быть жестко связаны с масштабом задачи.
Возьмем, например, болото с мочажинами, кочками и прочими атрибутами, подобное тем, которые с такой неподражаемой изысканностью опоэтизировал А. Блок в своем цикле «Пузыри земли». Ведь о рельефе болот, все еще занимающих огромные пространства в нашей стране несмотря на успехи мелиорации, как о рельефе плоском, мелкобугристом, кочковатом и т. д. мы говорим лишь в применении к нашему житейскому опыту. Где в таком болоте «рельеф твердой земной поверхности»? Он где-то на глубине, невидим, а реальная поверхность болота образована смешением или чередованием масс вещества, принадлежащих по происхождению и фазовому состоянию ко всем внешним геосферам — водной, газовой, земной коре, биосфере. Оказывается мы попали в очень сложную природную систему теснейшего взаимодействия и взаимопроникновения всех внешних оболочек! Перед нами слой, а не единая сложная однородная поверхность. И лишь со стороны, в удалении, поневоле схематизируя, мы сможем подыскать для рельефа такого болота какое-то простое общее название. А этот пример показывает еще, что под внешней (с течением времени, конечно, меняющейся) формой какого-то участка земной поверхности могут скрываться еще многие другие внутренние формы, отнесенные к тем или иным свойствам Земли.
Всем сказанным мы пытались пояснить нашу мысль о том, что в будущем развитии геоморфологии будет необходимо пользоваться какими-то более определенными понятиями, чем «рельеф земной поверхности» в современном, как видим, очень общем и тем самым довольно расплывчатом понимании. На это до сих пор почему-то обращалось мало внимания, а ведь вся морфометрия рассчитана на познание строго определенной и совершенно конкретной поверхности. Но разве не верна, хотя и звучит довольно парадоксально, мысль о том, что, например, поверхность геоида реальна, но невидима, тогда как физическая поверхность суши видима, но в большей степени воображаема, будучи «загромождена» самыми разнообразными, как природными, так и антропогенными надстройками.
Рассуждая таким образом, небезынтересно вспомнить о том, что некоторые ученые придают познанию земной поверхности совершенно особое значение даже в самой геоморфологии. По их представлениям, эта реальная поверхность сама по себе, как таковая, составляет (или должна составлять, более того — исчерпывать) предмет геоморфологии. Задача последней с такой точки зрения — изучать динамику единой земной поверхности в связи с изменениями ее положения в пространстве, очевидно, под влиянием тех или иных геоморфологических процессов. Поверхность эта, существуя объективно, материальна, но не вещественна, что особенно подчеркивалось основоположниками изложенных взглядов (В. В. Ермолов, С. Л. Троицкий), отрицавшими постоянную прямую и решающую связь морфологии земной поверхности с ее материальным геологическим субстратом. Как видим, для формализации основных научных понятий и применения количественных методик подобная концепция очень удобна. К сожалению, названные авторы не успели ее развить, но и в таком виде она привлекла внимание и сочувствие многих геоморфологов. Вместе с тем казалось что и при последующем своем развитии и углублении концепция «чистой поверхности» не сможет исчерпать всего богатейшего содержания науки о рельефе, в понятии о котором хотя и много условного, но огромная информативность которого все расширяется, распространяясь на глубинные, даже подкоровые явления. Об этом мы говорили в первой части книги. Поверхность земного рельефа — это поверхность раздела не только материальных, но и вещественных сред, свойств которых она не может не отражать. Свойства же эти, в свою очередь, воплощаются не только в особенностях процессов, в соответствующих средах протекающих, но и в самой вещественной основе последних, без которой немыслимы и сами процессы.
В дискуссиях о том, в каком направлении геоморфология будет развиваться дальше, важное место занимает геологический субстрат как геоморфологический фактор. Никто не спорит о том, что геологический материал, тектонические структуры и движения — главнейшие факторы в построении и развитии рельефа, особенно крупных и крупнейших его черт. Речь идет о другом: что заключено, например, в выражении «геологическое наполнение форм рельефа» или в выражении «геологическое содержание геоморфологической формы»? О роли геологического субстрата в рельефе Земли много говорилось выше. Автор придает ему очень большое значение и не считает недопустимым говорить о вещественной основе рельефа, хотя он составлен чередующимися и переходящими друг в друга выпуклыми формами, наличие «наполнителя» для которых естественно, и формами вогнутыми (отрицательными), которые лишены геологического наполнения и, следовательно, вещественного содержания. Автору кажутся недоразумением сомнения на этот счет. Так, в обломке мраморного фриза от какого-либо греческого храма мы видим рельефы, выпуклые и вогнутые части которых выполнены по одному и тому же мрамору, и это никого не смущает. Суждения о том, что наличие геологического субстрата у полой формы рельефа — чистейшая несообразность, с точки зрения автора, порождены единственно несовершенством до сих пор применяемой терминологии. Автор предложил заменить искусственные традиционные понятия об отрицательных и положительных формах рельефа понятиями об инициальных (начальных), транзитных и терминальных (конечных), основанными на центростремительном направлении потока любых гравитационных масс. С таких позиций субстрат озерной котловины — озерные отложения и подстилающие их коренные породы. Подобным же образом субстрат знаменитой малахитовой чаши в ленинградском Эрмитаже, — конечно, малахит. Автор не видит здесь противоречия здравому смыслу и надеется на сочувствие читателей.