— Вам на второй этаж, — тихо произносит туловище в наши спины и тут же кому-то кричит: — Слышь! Щас вышибу тебя отсюда под сраку!
— Это не нам, — поясняет Люся. Вечер явно обещает быть интересным.
Наверху мы проходим комнату с мигающими игровыми автоматами и оказываемся в зале, где стоят маленькие столики. Залов несколько. Почти все столики заняты посетителями. Вентиляторы в клубе не предусмотрены. В воздухе висит тяжелый запах дешевого пива и табака. Грохочет музыка. Это играет какая-то группа. Солистка надрывно голосит в микрофон, но ее заглушают ударные установки. Слов, слава богу, не разобрать: в клубе отвратительная акустика. Ищем спокойный уголок, откуда эту неандертальскую музыку не будет слышно и где можно пообщаться. Но такого места во всем этом клубе нет. Люся мне что-то громко кричит на ухо. Из-за грохочущей музыки я не могу разобрать ни слова. К нам радостно приближается мой друг Митя Калугин. На голове у него пилотка, сделанная из газеты. В руке — пластиковый пол-литровый стакан с остатками пива. Я пытаюсь его познакомить с Люсей, но не слышу собственного голоса. Музыка, раздающаяся из динамиков, почти рвет барабанные перепонки. Закладывает уши и слегка подташнивает. Ощущение такое, словно сидишь в «боинге», когда он набирает высоту. Мы с Калугиным и с Люсей переходим на язык жестов и начинаем общаться при помощи пальцев: неандертальцам на сцене все-таки удалось превратить нас самих в неандертальцев. Музыканты внезапно перестают играть. Также внезапно, как и начали.
— Здесь есть место потише? — спрашиваю я Калугина. Он открывает рот, чтобы мне ответить, но не успевает. Музыканты снова начинают ошалело драть гитарные струны и бить в свои барабаны. Слова Калугина тонут в их грохоте.
— Митя говорит, — кричит мне в ухо изо всех сил Люся, — что на третьем этаже есть бар, где вроде бы тихо!!!
Выходим на огромную площадку перед сценой, где танцует полтора человека, и по лестнице поднимаемся на следующий этаж. Там дверь. За ней обнаруживается небольшое помещение. Стены обиты каким-то красным материалом, который вздыбливается огромными горбами. Видимо, это очень современно. Зато тут тихо. Усаживаемся за столик. К нам присоединяются Митины друзья, симпатичные молодые люди из Эстонии. Открываем меню.
— Здесь цены в два раза выше, чем внизу! — сердится Калугин.
Все ясно. Значит, администрация клуба приняла решение, что в тишине могут сидеть только те посетители, у кого есть много денег. Те, у кого их мало, в обязательном порядке должны слушать неандертальскую музыку.
Появляется официантка.
— С чужим пивом к нам нельзя, — с ходу заявляет она Калугину, который поставил на стол стаканчик с остатками пива.
— Это не чужое пиво, — смеется Калугин. — Это мое. Я его купил на свои деньги.
Официантка игнорирует его шутку и умоляюще затягивает:
— Ребя-я-ята, меня оштрафуют.
— Ладно… — милостиво соглашается Калугин и залпом допивает пиво.
Мы все наперебой заказываем, кто — пиво, кто — водку. Потом сидим, разговариваем, и вскоре мне нужно отлучиться. Когда я подхожу к клубному туалету, то обнаруживаю, что надписей, удостоверяющих, что это дамская комната, а это — мужская, на дверях нет. Я растерянно застываю, не зная, куда податься. Тут меня кто-то трогает за рукав.
— Вам — туда! — Девушка в белом платье гостеприимно показывает мне на левую дверь и добавляет: — Не беспокойтесь: там — мужчины, я там только что побывала.
Стены туалета на удивление чистые. Если не считать таинственной надписи «МЫ — КЕЛЬТЫ!», оставленной кем-то на двери кабинки.
Потом я возвращаюсь к нашему столику. Все уже ведут оживленный разговор. Калугин начинает рассказывать, как его недавно забрали в милицию.
— Безобразие! — возмущаюсь я. — За что они тебя?
Калугин разводит руками и сообщает: