Скупердяй счастья
К самой я жизни ценник прикреплю,
Любую скорбь свою монеткой исцелю,
Никто не станет идеал мой осуждать,
Ведь в мире нет того, чего не смог бы я продать?
Солнце било в глаза, словно вознамерилось расплавить их до основания. Я лениво потянулся и, продемонстрировав светилу свое седалище, проскользнул в полуоткрытое окно бара «Болезненный скунс». Основная масса посетителей – торговцы, мелкая сошка, снующая из одного Королевства в другое, исполняя свои мелкие трудовые обязанности и ведя дела с незначительной клиентурой из простого народа. Оставшаяся часть – лихие путешественники, остановившиеся передохнуть с кружкой крепкого пенного или парой-тройкой чарок чего серьезнее. Встречались здесь и толстосумы в многослойных тканях, мало похожих на одежду, но вполне выполняющих функцию демонстрации излишества богатств. Их пухлые пальчики, украшенные драгоценными каменьями, будили во мне голод, ибо ничто так не разбавляет мое ассоциативное мышление, как так и стоящая перед глазами картинка тарелки с сардельками. Однако именно эта группа посетителей мне больше всего симпатична. Жаль только, эти ходячие денежные мешки появляются лишь в дни аукционов. Обожаю наблюдать за их битвами за ценные редкости.
– Доброе утро, Бахус, – окликнули меня.
Я благосклонно кивнул Коко, местному чудо-бармену, и, прыгнув, несколько грузно приземлился на стойку. При посадке я едва не запутался в собственном хвосте и был весьма рад, что вовремя справился и не плюхнулся мордой в миску с арахисом. Вот бы была потеха для публики.
– Святые Первосоздатели! – буркнул я, лапой отпихивая миску подальше от себя.
– Не выспался? – участливо поинтересовался Коко. – Молока?
– Очень смешно. – Я оскалился.
Заезженные шутки утомляли пуще любвеобильных дамочек. Все кому не лень хотя бы раз да предлагали мне молока. Да, я похож на кота, но в то же время и нет. Глядя на меня, вы увидите пухлого белого кота, конечно, не лишенного самодовольства, но с одним маленьким отличием от простецкого кошачьего племени: у меня заячьи уши. Не стоит называть меня котом или тем более зайцем. Я индивидуальность с уникальной физиологией, а гуляющие в народе слухи о моем завышенном самомнении – лишь домыслы глупых завистников.
– Может, тогда валерианы или тимьяна? – предложил Коко, миролюбиво улыбаясь.
Я вальяжно прошелся по стойке и уселся прямо перед барменом, заинтересованно глядя на него.
– А где это ты контрабандной травкой обзавелся? – вполголоса полюбопытствовал я.
– С каких пор валериана – контрабандный товар? – искренне удивился Коко.
– С тех пор как ведьмы повадились добавлять ее в свои зелья. Магия, приятель. А то, что связано с магией, есть злоупотребление, а значит, априори под запретом. Почитай обновленный список запрещенных предметов в Приложении номер сто сорок к Закону и вновь осознай кошмарную ограниченность нашей жизни.
– Стоит ли так утрировать? – мягко спросил Коко. – Не все так плохо.
Я фыркнул, в который раз уже убеждаясь, что наивность нужно перевести в разряд пороков. Хотя многих людей их наивная вера в притворное благополучие здорово спасает. Ни лишних измышлений, ни тревог и все пучком.
– Меня устраивает любой порядок, который обеспечивает мне место в верхах, – сообщил я, грациозно, как мне показалось, спрыгивая со стойки.
Мой рост невелик, но это никогда не мешало мне ощущать себя хозяином положения. Так и сейчас немногочисленные обыватели, с самого утра собравшиеся в «Болезненном скунсе», с готовностью уступали мне дорогу и уважительно здоровались. Не хватало фанфар и трона под потолком, а то бы я, горячась, прорычал что-нибудь вроде: «Да! Я ваш король! Почитайте меня, смерды!»
К сожалению, я не король. Я гибрид чего-то с чем-то и обычный торгаш. Хотя нет, к чему лукавить? Я, Бахус Либретто, почитаемый торговец, член старейшей гильдии торговцев «Триллиум» и любимчик ее главы Освальда Каменщика. Я не паршивая шестерка, шастающая из города в город в поисках клиентуры, как остальные рубежные торговцы гильдии. Я ас торговли, организатор аукционов редкостей и самое ушлое создание во всем этом мире, носящем название Утопия. Кропотливым трудом я заработал себе эту репутацию и теперь по праву пожинаю плоды своего величия.
Лысеющий мужчина, один из торговцев моей гильдии, отодвинул стул, чтобы мне было легче забраться на свое излюбленное место на дальнем столе. Он был вежлив и почтителен, а я даже не помнил его имени. Растянувшись на столе, я начал меланхолично наблюдать за людьми, входящими в бар, размышляя о человеческой заурядности. Люди весьма простые существа, способные лишь на смирение перед властью и лизоблюдство во имя смирения. «Неинтересные создания», – думал я.