Вокруг трибуны продолжали возиться, усердно собой изображая броунское движение, тихо переговаривались. Над крышами ближайших домов собиралась осенняя тяжелая иссиня-черная туча. Дело шло к промозглой погоде, в атмосфере которой, ему, с его дырявыми легкими и «особыми» всеми остальными болячками, делать было нечего. Он дал себе еще двадцать минут свободы и отдыха от бетона городской квартиры.
- А может и не стоит ничего решать? – Задал он себе вопрос. Иван Федорович зябко укутался в легкий, непромокаемый плащ, вытряхнул из мятой дешевой пачки сигарету в ладонь и прикурил, с наслаждением зажмурился. И тут же его снова скрутил резкий, по-собачьи лающий кашель.
Приступ случился особенно сильный: он буквально не давал Ивану Федоровичу не вздохнуть и не выдохнуть, тянул жилы из рук, проламывал грудь изнутри, выцарапывал мозг. И когда почти кончился кислород, а перед глазами запрыгали «кровавые зайцы» - огненный шар, который все это время жег его возле сердца, поднялся по горлу вверх, в рот, а потом и вовсе вырвался наружу кровавым сгустком. И тут ему стало легче, слезы увлажнили высохшие глаза, а в голове, словно сквозь тучи, проглянуло теплое солнце надежды.
Он посмотрел вглубь сквера, туда, где видел до этого странную группу. Но её больше не было. Вместо людей в костюмах, появились из неоткуда появившиеся старые люди: скрюченные бабки с клюшками; старики с копнами седых волос; рыхлые, словно трухлявые корой инвалиды в креслах – каталках. И все эти люди заполнили собой пространство сквера, ходили без цели, сталкивались, шаркали старой, пронафталиненной обовью, выдыхали в воздух яд разложения.
Он не мог, не хотел больше тут находится, но и сил еще не было подняться – приступ его доконал.
- Почему так рано? Почему я? – На трясущихся, непослушных ногах он еще раз попытался встать с лавочки, но и сейчас гравитация оказалась сильнее него. – Боже, как же хочется жить! – Закричала – забилась испуганной бабочкой мысль. Как же страшно Ивану Федоровичу было сейчас. Настолько страшно, что он подумал, что этот страх может убить!
Он достал чистый платок из внутреннего кармана плаща, оттер губы, посмотрел, как красным набухла белоснежная ткань материала и с досадой, небрежно, сунул платок назад. Он даже не был уверен, попал ли платок на место, в карман, но это уже не волновало.
- Костлявая совсем рядом. – Иван Федорович вскинулся взглядом на полыхающие осенним пожаром деревья. На красное, умирающее в закате солнце. На тучу наползавшую на крыши домов и грозящую их пожрать. На других стариков, по случаю шаркающих ногами в такой же древней, как они сами, обуви и чуть не завыл.
– Почему я здесь? Почему рядом нет никого, кто мог бы успокоить? Почему все так и неужели таков будет мой итог? Вера! Верочка! Где ты! – Он попытался набрать свежего осеннего воздуха, своими прожженными сигаретным дымом, легкими, но снова закашлялся, уткнувшись лицом в рукав. А потом, подняв лицо, словно что-то подтолкнуло его к этому, увидел её.
- Здравствуйте. – Вежливо поздоровалась миловидная молодая девушка, подсевшая рядом и сочувственно заглядывающая ему в глаза. – Вам плохо? – Её голос, словно лечебный бальзам, лег на воспаленные раны, остудил лихорадочный жар в груди, успокоил свербевшее нутро, так и норовившее тошнить новыми приступами кашля.
- Кто вы? – Едва сумев, сам с собой справится, выдавил Иван Федорович. Он снова посмотрел на девушку, только теперь внимательнее. Она сидела напротив, заслоняя головой уходящее солнце и оно, словно запутавшись в её волосах, осветило нимбом её маленькую голову, придавая некую фантазийную романтичность. Она словно была не из этого мира, словно была наваждением.
- Я Лена. Я тут иногда гуляю, а еще это моя любимая лавочка. Прямо эта, на которой Вы сейчас сидите. А как вас зовут? – Пропела волшебным колокольчиком Лена.
- Меня зовут Иван Федорович. – Представился он, и его отшатнуло при этих словах. Его голос или вернее то, что от него осталось после приступа, было отвратительным, надломленным скрежетом, словно старая палуба корабля вдруг лопнула изъеденными морской солью досками. И так это было противно - слушать себя после её ангельского голоска.
- Вы заболели? – Сочувственно и всевселенски сопереживая, вылила бальзам на измученного Ивана Федоровича, Лена.
- Немного. – Почему-то чувствуя облегчение, признался он. – Но это ничего, это ненадолго. – И тут вспомнив последний приступ, его накрыла волна обжигающего мертвецкого холода. И так стало ему, немощному и больному старику, невмоготу от того, что вот сейчас, только сейчас, появился тот человек, который сможет успокоить. Сможет сделать так, чтобы ему было не так больно и страшно! Именно теперь у него не осталось времени. Совсем.