От размышлений меня оторвал голос старика:
– У нас мало времени. Быстрее.
Хотелось спросить, где одежда, в надежде, что он прихватил что-то для меня. Однако оглянувшись, я не обнаружил ничего на нее похожего; стало понятно, как именно мне должен помочь бедолага, что распластался на металлическом полу.
Сорвав с себя ошметки и вытерев ими, как мог, кровь на теле, я, скривившись, наклонился к телу парня и принялся раздевать его. Читал где-то, что переодевать мертвецов сложно. Но даже понятия не имел, что настолько.
На весь процесс ушло минут десять, и по итогу я оделся в белый балахон с капюшоном, черные зауженные штаны и слегка мелковатые для моей ноги кроссовки. Неприятно носить одежду мертвеца, но ничего другого не оставалось.
Когда я закончил возиться с обувью и встал, Родион бросил мне что-то в руки.
– Пригодится, потом поправим фото.
Я осмотрел пластиковую карточку. Это были документы на имя Рэджинальда Гримма, имперский заграничный паспорт. 19 лет. Его первый выезд за территорию империи. И последний.
Пока я разглядывал документы, старик подхватил мертвеца под руки и потащил тело в сторону гроба. Остывшие ноги скребли по холодному полу, создавая противный звук; впрочем, продлилось это недолго. Подняв тело, Родион небрежно бросил его внутрь цинковой коробки, вернул крышку в исходное положение и защелкнул на уцелевшие после грубого открытия пазы.
Он хочет выдать рыжего парня с протезом за меня?
– Если что, мы совсем не братья-близнецы…
Старик посмотрел на меня, как на дурака.
– А ты думаешь, кому-то из местных придет настолько тупая мысль, как открыть гроб? Не пройдет и тридцати минут, как он превратится в то же, что и в соседней коробке. – Родион поморщился, глядя на гроб, из которого до сих пор доносились крики.
Я же сглотнул. Все мое внимание поглотил вой. В нем было нечто знакомое… я наконец-то понял, кто это.
Никогда прежде я не слышал, как кричит мой отец. Даже в смутных воспоминаниях о пытках он не издал ни звука. Терпел, сжав зубы. Но что бы с ним ни происходило сейчас – это что-то было хуже любых пыток. Крики были громкими до хрипоты: так воют раненые животные перед смертью, вкладывая в визги последние остатки своих сил.
Я с мольбой посмотрел на Родиона. Тот сурово покачал головой.
– Там… – слова застряли в горле.
– Это не твой отец.
– Но это его голос, – он заперт так же, как и я двадцать минут назад, – и он страдает! – я почти что орал на старика.
Родион вздохнул.
– Это БОЛЬШЕ не твой отец, Марк. Он уже даже не человек!
Меня охватила злость, я сжал кулаки и переводил взгляд с Родиона на гроб и обратно.
– Если в этой коробке осталась хотя бы небольшая частичка моего отца, у меня нет никакого права просто бросить его! – я смотрел Родиону прямо в глаза, указывая пальцем на гроб. – Я не смог помочь, когда его убивали, так дай мне хотя бы похоронить его нормально! Он мучается! Ты слышишь это! – глаза намокли, то ли от гнева, то ли от печали. – Прошу, – уже тише добавил я.
Старик хладнокровно покачал головой.
– Это твое окончательное решение? – спросил он.
– Да. Я его здесь не оставлю, – внутри загорелась искра надежды. – Отец не заслужил такой участи.
Родион устало выдохнул.
– Никто в мире не заслужил такой участи, – на секунду он замолчал. – Хорошо, но тащить его будешь сам. Помоги с дверью.
Я облегченно кивнул и последовал за чертыхающимся стариком в тамбур, где тот расположился перед дверью и жестом головы указал мне встать рядом.
– На счет три бьешь ногой.
– Понял.
Родион довольно кивнул.
– Раз.
Я встал в стойку и приготовился бить. Уж это я умею, проходили.
– Два!
У меня даже не получилось сообразить, когда Родион одним быстрым ударом выбил дверь и, схватив меня за шею, вышвырнул из вагона.
Перед глазами на мгновение пронеслись деревья, а уже через секунду мое лицо со жгучей болью впечаталось в железнодорожную насыпь. Тело кубарем понеслось по груде камней.
Чудом не отключившись, я какое-то время пролежал на земле, постанывая от боли, а затем попытался встать, оперевшись на руку. Мне это почти удалось, но в решающий момент нога согнулась в обратную сторону, и я сразу же упал на землю.
Это я хотя бы уже проходил. А потому попытался ползти. Куда? Я об этом не думал. Мне было больно, но в какой-то мере я был даже рад. Физическая боль заглушила постоянно стучащие в голове воспоминания о предательстве и крики отца. Не знаю, сколько бы еще я мог двигаться в никуда, если бы не Родион. Он подошел ко мне минуты через две, в его руках была ветка, по размерам больше смахивающая на дубину.