С виноградной лозы с чёрными ягодами, ко всему остальному, добывались росшие на самом верху куста будто кедровые шишки. Вот только они вывернуты орешками наружу, цвет у них малахитовый с серебряным отблеском, и пахнут они как месячная настойка алое на нашатырном спирте.
Внимание, Ваше имущество поглощает скверна
Оповестила система, стоило только мне выйти из рощи с третьей банкой с чёрными ягодами. В первый раз я был далеко и чисто физически не успел добраться до труселей — но сейчас носочки были в прямой доступности. Они будто завибрировали, их очертания стали неясными. Я успел вытащить их из скверны.
Внимание, предотвращено поглощение Вашего имущества
Выскочило оповещение, когда очертания носков стали прежне чёткими, а счётчик структурной прочности с шестидесяти трёх уменьшился на единицу. Я вернул носки в рощу. Вскоре они опять покрылись странной аурой вместе с предупреждением системы. Я вновь вытащил их и засунул обратно, но уже окончательно.
Внимание, Ваше имущество поглощает скверна
Начался отсчёт в минуту. Системе ещё раз предупредила на тридцать секунд. И ещё раз, когда оставалось пятнадцать.
Внимание, Ваше имущество поглощено скверной
Носочки покрыла рябь, их очертания размылись и они, обратившись миллиардами атомов, исчезли как сдутые ветром. Из лог-файла пропало любое упоминание поглощённых вещей, будто бы их и не было вовсе. Интересно, неужели скверна когда-то пыталась вот точно также поглотить и меня, буквально стерев из мира, а тело, исказив, жаждала обратить в нежить?
В лагерь я вернулся хоть и чертовски замёрзшим, но во вполне бодром расположении духа. Банки с ягодами я оставил в ящике около леса, положив туда же корни и добытые шишки. Зато кое-как дотащил до лагеря восемь кракчатских кож. Авантюристы аж обомлели от увиденного, распахнув рты и ошарашенно хлопая глазами.
— Да вот это ты хорошо день провёл! — Галис подскочил ко мне и помог сгрузить с плеч довольно тяжёлый груз. — Да за эти восемь штук тебе отвалят под четыре сотни!
— Ты забыл, Галис, они ему нужны лично. Как успехи? Не с кожей, я её и так вижу, а с твоими вопросами.
— Пока никак. Этот процесс не на один год, — я подсел к костру, протянул замёрзшие руки и устало вздохнул. Нот передал мне тарелку густой похлёбки и здоровый кусок пресной лепёшки, выпеченной из привезённой с собой муки. Щедро сдабривая её пряными травами и солью, авантюристы добавляли воды и на дне кастрюль выпекали походный хлеб. После тяжёлого рабочего дня можно многое отдать за такой хлеб.
— Нашли слизней? — спросил я, покосившись на кувшины с широким горлышком.
— Да нашли, даже много, в километрах семи отсюда, — сказал Галис, закончив раскладывать рулоны свёрнутой кожи. — Да наткнулись на них чисто случайно. Решили пройти к месту, где в прошлый раз с караваном на стоянку встали.
— Монету мы заработаем, ксат, за разведку и за слизней.
— Как вы их вообще находите?
— Да вот так, — Галис взял две палочки и постучал ими друг об друга.
— Или это ритм какой-то мелодии, или ты себе мозги отморозил.
— Да мы тут все от этих холодов отупели.
— По вибрации мы их находим, ксат. По её отсутствию, — Нот взял одну палочку и принялся ей водить около земли, как слепой тростью на дороге. — Если в снегу ударишь что, то почувствуешь рукой. Но если уткнёшься в слизня, то рука резко остановится, и всё.
— Да вот мы завтра монету и заработаем, — Галис кивнул в сторону кувшинов.
— Куда их вообще используют?
— Да благородные, богатеи и купцы оболочку морозных слизней со льдом хранят в подвалах, продукты на них держат. Да как в мешки в неё лёд засовывают и тогда он медленней тает, и сильнее охлаждает. Говорят, с оболочкой лёд аж до осени может пролежать. Да всё равно оболочку выкидывать потом, дряхлеет она.
— Им кувшинов мало?
— Да вот не всё в кувшинах хранить можно. Ягоды там, фрукты какие, рыбу — такое только на льду. Да и сам лёд, я слышал, благородные едят.
— То же слышал, — Нот бросил в костёр палочку, которой до этого елозил по земле. — В столице есть… ресторан. Там летом продают лёд. Его крошат, поливают вареньем и продают за сто золотых за маленькую плошку.
— Да я за эти деньги шлюхой стану! Сто золотых! Да за воду! И варенье!
— А благородным не противно есть лёд, хранившийся в оболочке слизня?
— Так, кое-где и студень едят. В Кратире, кстати, есть одно место. Это от него задание на студень. Только, это, едят не всех.
— Я помню описание задания. Только грибные и плодовые.
— Ещё обычные и морозные, — добавил Нот.
— Да если вздумаешь взять такое задание — не тащи из канализации, а то убьют. Да даже смотреть не будут, что ксат. Чё там определять? Да смешал золу с мёдом и капнул немного. Если зашипит — то убьют на месте.
— Законы есть, ксат. В Кратире, Луцке и Гантаре таких идиотов разрешено убивать на месте, или в раба делать. В других городах им дарят десять лет каторги.
Наутро третьего дня в банках оказалось немного белого порошка, настолько мелкого, что даже крупицы не различались. Получилось добыть чуть меньше половины склянки, выданной алхимиком из Магнара. Корни после оклазии исчезли все, а от восемнадцати добытых оснований осталось только пять, да и те скукожились вполовину. Шишки и вовсе испарились, оставив после себя россыпь небольших орешков. Если раньше они были мягкими и лопались от лёгкого нажима, то после оклазии затвердели стеклянной каплей малахитового цвета.
Орешки не разгрызались, а вкус у стебля оказался до боли пресным и противным. Зато от невесомой щепотки белой пыли слёзы брызнули из глаз, и я тут же нырнул головой снег с открытым ртом. Казалось, сотню острейших перцев сжали до размера горошины и положили на мой язык. Целую минуту я ногтями отскабливал остатки порошка и жевал снег, пока жжение не ушло. Но вот если щепотку пыли положить на кинжал или любой другой предмет, то она моментально пожелтеет и сбавит остроту до приемлемого гастрономического уровня.
До обеда я добыл три виноградной лозы и восемь кракчатов. А после, подкрепившись в лагере и согревшись — приступил к изучению полёвок. И уже через несколько часов я полностью и целиком убедился, что вляпался в наисквернейшую историю. Невозможно было придумать способа вытащить полёвку из логова, не атаковав её. Способ не находился, его словно не существовало. И мало того, во время изучения твари я едва не погиб, испуганный её внезапной вознёй.
Обитая в глубокой норе, с входом размером с крупный арбуз, нечто похожее на креветку и опоссума мелкими чёрными глазками смотрело прямо сквозь меня, будто не замечая раскопавшего снег ксата. От входа до твари было не меньше метра, достать до неё рукой было невозможно. Я решил попробовать кинуть в тварь камнем с безопасного расстояния, но с семидесяти метров подобное исполнить крайне сложно. Следующая мысль была признана вполне дельной, и я тут же принялся старательно ковырять острым основанием посоха каменистую землю в двух метрах от норы. В гильдейском справочнике говорилось, что свернувшееся клубочком существо в норе, похожее на обросшую креветочными панцирями крысу с десятком мелких кротовьих лапок на брюхе и без рта, но с огромным клювом попугая на подбородке — это всего лишь передняя часть твари. Возможно, её голова или что-то ещё. После передней части идёт сто метров длинного хвоста из сотен прямоугольных пластин, сложенных в компактную форму и готовых разжаться пружиной, выталкивая голову из норы со скоростью пушечного ядра. Основное же тело спрятано глубоко в норе, представляя собой склизкую извивающуюся массу внутренностей, закрытых от внешнего мира плотной прозрачной оболочкой на глубине в половину локтя под землёй.
Вот именно когда я прокапал до прозрачной оболочки и решил проверить её на ощупь — тварь издала резкий пшикающий звук, испугав меня до седой шкуры. Участь испариться в облаке кислотного взрыва была настолько страшна, что я воспользовался «Рывком» и отскочил спиной назад, сделал ещё несколько шагов. И упёрся во что-то плотное, высокое, пружинистое и шелестящее листвой.