— Я речь веду о землях, что были отданы детям первородных Почтенных Зверей, что берут своё начало от жизни в небесах. В их великий круг входит первородный Синий Аист, от духа его берём мы начало своё.
— Тогда бы прямо сказал, что говоришь о своём народе. Не забывай, мы верим в разных богов.
— А в каких богов верит древнейший? — казалось, вождь готов был выпрыгнуть из штанов от распиравшего любопытства.
— В Прямолинейную Логику и в Пресвятой Рандом. Зачем здесь жена вашего воина?
Вождь промедлил с ответом, явно желая узнать о сказанных мною вещах — но сейчас он должен изображать из себя благолепного идиота. Хвостик ставлю на отсечение: чем ближе будет день моей казни, тем наглее будут орки.
— Она будет приводить тебе каа́рракт ну га́аг, древнейший. Животных, чьи жизни станут твоими. А также она проконтролирует наших лекарей и узнает, всё ли у тебя в достатке. Она станет той, к кому ты сможешь обратиться.
— Она заменит тебя?
— Истинно так, древнейший. А сейчас ты готов?
— К чему? — я напрягся и приготовился к худшему. В моей ситуации рассчитывать на хороший исход — вверх идиотизма.
— Наши лекари займутся твоими членами. Или отложить это?
— Нет. Пусть приходят, но помнят: я убью их, если они попробуют залезть мне на спину.
— Но им будет тяжело выпрямить твоё крыло.
— Я перевернусь набок и проблем у них не будет, — я попытался отодвинуться назад, но боль в разорванном колене намекнула, что лучше так не двигаться. — Я всё сказал и повторять не буду.
— Да будет так, древнейший. Лекари скоро придут, — вождь показал рукой на неподвижно стоящую орчиху. — К ней ты можешь обращаться её именем, Кагата. Мы увидимся с тобой через двадцать дней, древнейший. Выздоравливай и наполняйся сил.
— И тебе удачи… — я напрягся, пытаясь вспомнить имя вождя.
— Аркат, древнейший. Моё имя — Аркат.
— И тебе удачи, Аркат. Зови лекарей и передай мои слова.
— Всё уже сделано, древнейший, — сказал вождь и хотел уже выйти, но остановился и повернулся лицом к Кагате.
Аркат смотрел на орчиху всего несколько секунд, но за это время я три раза успел подумать, что вождь набросится на свою соплеменницу и свернёт ей шею. Но он лишь подвигал плечами и поспешил уйти, с силой дёрнув пологом шатра. Раздался хлопок, Кагата вздрогнула.
Я перевёл взгляд на три белых ватных клубочка. Жрать баранов с шерстью — то ещё удовольствие.
— Кагата, я прав? — я прокинул канал мыслеречи, отчего орчиха вновь вздрогнула
Она как-то неуверенно и медленно повернулась ко мне, словно опасаясь за свою жизнь. Вот только мясной обрубок без ножек, ручек и глазок вряд ли может напасть на другого разумного.
— Маа́с ну гаа́рда… — заговорила та ртом. Её голос оказался нежным и тихим, словно та была замучена будничной рутиной.
— Мыслеречью говори. Я твои масы в зуб хвостом не понимаю.
— Всё готово, древнейший. Тебе стоит лишь подождать, лекари скоро прибудут.
— Я слышал вождя. Тебя Кагата зовут?
— Так меня назвала руу́кта думкаа́д ну Руссу́ут, — с лёгкой горечью произнесла орчиха.
— Кто?
— Так меня назвала моя мать, вождь моего племени.
— Значит, Кагата. Почему вы баранов не обстригли?
— О чём ты спрашиваешь, древнейший? — от удивления тембр голоса Кагаты изменился, она едва не перешла на писк.
— О том и спрашиваю: почему вы не состригли их шерсть?
— Неужели древнейший преисполнен ненавистью к племени Синего Аиста? — голоса Кагаты стал странным, словно в нём смешалось недоверие и злоба, но не на меня или племя. Казалось, будто бы я разворошил неприятные воспоминания и Кагата проклинала саму себя.
— Я не знаю, о какой ненависти ты говоришь, но от баранов мне нужны лишь жизнь и мясо. Шерсть не нужна. Почему вы не обстригли их?
— Но ведь шерсть изначально принадлежит баранам. Это предательство собственных слов, забери племя что-нибудь у них.
— А сейчас племя может состричь с них шерсть?
— Может, но зачем древнейшему шерсть, отдельная от тела?
Сейчас интонация голоса орчихи оказалась предельно ясна. Кагата явно думала, что я собрался сплести тёплые перчаточки, передними лапками для передних лапок, которых нет. Я более чем уверен, что имя орчихи всенепременнейше означает «конченая идиотка».