Меня передёрнуло от повреждённого носа до кончика несуществующего хвоста, стоило только вспомнить это мерзкое, противное чувство, когда сознание обволакивает тягучей чёрной жижей и поглощает его, распыляя моё «я» в труху. Но это случится потом, а сейчас я здесь, я жив, и я думаю.
И всё же, почему Кагата выглядит как ребёнок? Не важно, что её фигура скрыта подобием платья. Ладони у Кагаты слишком узкие узкими, пальцы тонкие, а плечи угловаты как у человека после месяца голодовки. И я бы действительно так и думал, если бы не лицо. Оно детское: немного пухленькое, с ровными скулами, прямым носом, тонкими губами и чуть квадратным подбородком. Это абсолютно точно детское человеческое лицо и никаким орочьим оно быть не может… Или оно должно меняться во время того самого ритуала преображения? Ведь не зря же его так назвали, да и мама говорила, что между взрослым орком и его родным ребёнком различия как между горой и рекой.
Пробежавшись взглядом по стенам и куполу шатра, я практически нашёл те самые светильники, до боли прищурился и смог сфокусироваться на одном из них.
Мутная фиолетовая стекляшка, она больше похожа на усечённый конус, нежели на обильно росшие в нашей пещере кристаллы маны. Они росли хаотично и внешне не похожи друг на друга: в одном кристалле могло быть три вертикальных грани, а в другом — десять. Но вот в светильниках было ровно восемь граней, притом сами они в длину сантиметров в десять, не больше.
Каждый такой светильник с помощью металлической оправы крепился в месте соединения стенки шатра и купала. Ровно десять светильников, находясь друг от друга на одинаковом расстоянии, проходили по кругу и освещали моё уныло пристанище. И другое определение подобрать сложно. Можно сказать, что это тюрьма, темница или клетка — но оно явно уныло. В качестве уютного тёплого пола — сухая земля без травы. Вместо красочных пейзажей — продавленные стены из валяной шерсти однотонного серого цвета, испачканными в каплях грязи и моей крови. А сверху не безграничное, прекрасное, чистейшее голубое небо — а купол шатра практически чёрного цвета. В подобном месте не зазорно и рассудка лишиться, если долго предаваться унынию.
Вскоре пришла Кагата, и я получил не только жизни трёх пушистых барашков, но и увидел, как эта по-детски выглядящая разумная могла в одиночку завести в шатёр вечно блеющею животину.
Кагата держала руку на мохнатой белой головой, и баран покорно шёл вперёд, словно через прямой телесный контакт орчиха завладела его телом. Но когда орчиха убрала руку, то баран не убежал прочь, а так и продолжил стоять на месте.
— Что дальше? — спросила Кагата, когда все три барашка были острижены, а их шерсть заблаговременно убрана в тряпичный грязный мешок.
Мы решили вернуться к рассказу о подготовке шерсти, и я вдоволь наслушался про изготовление шерстяной пряжи, и как потом из неё спицами вязали всякие носки, головные уборы, кофты и даже штаны. Ещё орки прокатывали шерсть тяжёлым валиком, формируя широкое валяное полотно, которое шло на стены жилишь, одежду и прочее. Или же из шерсти валяли колбаски, скручивали их между собой и получали шерстяные циновки.
Вот только во всех этих примерах орки использовали магические инструменты — даже спицы, и те были магическими. В основном он сделан так, чтобы реже ломаться, но и этого хватило для подтверждения одной моей старой теории. Мир явно шёл по пути магического прогресса.
— Я исполнила своё слово, — этой лаконичной фразой Кагата дала понять, что рассказ окончен. Теперь же она пристально смотрела на меня, словно ожидая продолжения моих историй.
— Надо закончить рассказ про мельницы, — как Кагата едва заметно дёрнулась, её голова чуть вжалась в плечи, а взгляд переместился на мою грудь, — но отложим его на завтра, а сейчас я расскажу про наши обряды.
— Да! — радостно выпалила орчиха и тут же одёрнулась, покрывшись пунцой. — Я хотела сказать, что древне… что ты можешь так поступить и я… я… я хотела бы послушать, про обряды древнейших.
Успокоив девушку и мысленно умилившись её реакции — я приступил к монологу, наполненному искренней и неполживой бессмыслицей. Кагата слушала меня приоткрыв рот и изредка моргая, ведь я рассказывал про выдуманный ритуал.
Про один из этапов моего взросления. Я решил придать ему налёт мистики и волшебства показывая, что после этого этапа каждый древнейший преображается примерно так же, как преображаются орки.