Через три часа солнце скрылось за горизонтом и мир утонул в ночном мраке, но орки подобно асфальтоукладчику безостановочно шли вперёд.
Спустя ещё семь часов, когда наступило утро и солнце раскрасило мир живыми цветами — орки всё так же пёрли вперёд под аккомпанемент лошадиного фырканья. Шли они молча, не переговариваясь и не отвлекаясь ни на секунду. Лишь изредка один из орков отбегал в сторону, чтобы минут через пять прибежать обратно.
К вечеру мне стало не по себе. Паранойя взбесилась и пыталась что-то сказать, скребя когтистыми пальцами по моему бедному сердечку. И я даже знал, что именно она хотела сообщить — эти орки не орки вовсе, а звери какие-то! Идти сутки без перерывов и привалов — это что-то невероятное.
Наутро беспокойство лишь усилилось, но меня беспокоили не орки, вечно прущие без остановки. Настораживали лошади. И если с орком я мог допустить, что он на ходу ел и пил — но вот лошадь⁈ В такое было сложно поверить: либо это были совсем мощные лошадки, способные на ходу даже спать; либо это не совсем лошади.
Но всё равно я постоянно готовился и ждал, когда эта выносливая компания остановится. Заодно постоянно запускал самолечение, как только выносливости накапливалось на два сеанса.
К вечеру мне стало пофиг на орков и на их лошадей. На спрятавшееся солнце, на ночь, на ветер. На всё. Обрубок хвоста отдавал лёгким жаром. Живот покрылся испариной. Дыхание увлажнилось, я чувствовал это остатками языка. Паранойя кричала о хвосте. Заражение. За передние лапы я не волновался, культи практически всегда были над водой. Но не хвост.
Наутро испариной покрылась спина. Дышать ещё можно было, но меня лихорадило. Будь я сейчас в облике ящеролюда или просто человека, то помер бы ещё в реке — но у тел драконов сильный иммунитет. Всё это время он справлялся с заражением. До недавнего момента. И сдал позиции. Теперь моя очередь заботиться о себе. Но всё не так уж плохо: после каждого сеанса лечения жар отступал, а возвращался практически перед следующим сеансом. Это обнадёживало: получится вылечить мой бедненький хвостик.
Вечер. Солнце опять не светит. Луна опять не греет. Ветер опять шелестит травой. Орки опять не останавливаются. Лошади опять фыркают. Дышать плохо. Мысли путаются. Кажется, испариной покрылись передние лапы. Даже те места, которых нет. Обрубок хвостика горит от зудящей боли. После сеанса лечения боль отходит. Ненадолго. Потом возвращается. Больно. Хочется встать и осмотреть хвостик. Но нельзя. Надо ждать. Скоро орки выдохнутся и устроят привал. Надо терпеть. И лечить хвостик.
Тряска? Нет. Резкая остановка. Чёрт, как же больно. Слышу звуки. Да, много звуков. Разных. Речь. Чья-то речь. Много… Ай, больно, больно! Терпеть. Надо терпеть. Лог… Ещё пятьдесят выносливости и будет новый сеанс. Больно, как же больно. Мой бедный хвостик. Хватит, надо терпеть. Уже утро? Да. Света много. Что это? Суета? Вокруг меня? Много говорят. Громко. Надо зажмуриться. Притвориться, что без сознания. До сих пор.
Хлопок. Ветерок прошёлся по морде. Приподняли край накидки? Скорее всего. Смотрят на меня. Изучают. Твари. Смотрите. Я сейчас…
Боль. В морде. На повреждённом месте. Разорвала сознание.
— ГРААА!
Я постарался выскочить из волокуши и накинуться на трогавшую меня тварь, но от слабости и отсутствия передних лап — упал мордой в землю. Боль не заставила себя ждать, но отвлекаться нельзя, надо действовать. Иначе умру.
— Баа́кат! Баа́кат! — кричали силуэты. Секунду назад они полностью обступили волокушу, но сейчас в ужасе убегали. Но не все.
— Маакта́! — центральный силуэт что-то прокричал хриплым голосом.
Он кричал другому силуэту, бежавшему ко мне. Слева. Держал что-то в руках. Не позволю!
Полетели два магических копья. Первое остановило бегущего. Второе — отбросило и свалило с ног.
— Утаа́ррмаг! — завопил кто-то из толпы, и несколько силуэтов двинулись в мою сторону.
Давай, подходи! Я устрою вам утормаги, маратаги и остальные даги! Давай. Давай!
— Маакта́! — резко крикнул центральный силуэт. Всё время повторяя один и тот же возглас, он то ли рукой, то ли палкой показывал на каждого из толпы. И за мою спину показал.
— Туаакта́с каа́рракт ну га́аг, — громко сказал центральный силуэт.