— Сначала я собирался позвонить, но решил вместо этого прийти сюда, чтобы уточнить один факт: без всяких ссылок на засуху, наводнение и прочие стихийные бедствия, скажите, в какое время начался дождь, скажем так, в Грин-Виллидж вечером в прошлый вторник?
Он вышел из «службы погоды» десять минут спустя, установив этот факт с той непреложностью, которая является обязательной для каждого факта. Дождь во вторник начался в шесть часов пятьдесят семь минут. До этого времени в пределах Манхэттена не наблюдалось выпадения каких-либо осадков, будь то ливень или мокрый снег. Человек, встретивший Фокса дружелюбным взглядом, позволил ему самому убедиться в этом, дав просмотреть все метеосводки. Фокс вышел насупив брови, что свидетельствовало о глубокой неудовлетворенности собой, спустился на улицу, зашел в гриль-бар, как во сне, машинально проглотил четыре сандвича с сыром и выпил четыре чашки кофе. Официант, который любил читать по лицам, в конце концов решил, что этот посетитель только что оставил кучу денег в брокерской конторе и теперь замышляет самоубийство: он был в высшей степени разочарован, если бы узнал, что его клиент мучается из-за того, что никак не может вспомнить, что же особенного в том, что дождь во вторник вечером начался в шесть часов пятьдесят семь минут. Складка на лбу Фокса все еще не разгладилась, когда он расплачивался за еду и покидал бар, она оставалась и тогда, когда он снова воспользовался подземкой, чтобы добраться до Четырнадцатой улицы, и пешком направился на Гроув-стрит, 320.
Мистер Олсон, управляющий, торчал в вестибюле. Он видел, как Фокс несколько раз нажал на кнопку с надписью: «Дункан», но хранил молчание до тех пор, пока к нему не обратились:
— Разве мисс Дункан не у себя?
— Может быть, она и у себя, а может быть, и нет, — ответил мистер Олсон. — Если она и дома, то не открывает дверь. К ней ломятся репортеры, фотокорреспонденты и бог знает кто еще, и вот именно поэтому я нахожусь здесь.
— Похвально с вашей стороны. Но вы ведь знаете, что я ее друг.
— Я знаю только то, что вы им были вчера, но это не значит, что вы являетесь таковым и сегодня. Она в опасности.
— А я спасаю ее. Откройте дверь, и я…
— Нет!
Отказ прозвучал весьма категорично, и сказано это было тоном, настолько исключающим какие-либо возражения, что Фоксу оставалось только ухмыльнуться в ответ на слова бдительного стража.
— Мистер Олсон, — сказал детектив, — не вызывает никаких сомнений, что вы добросердечный человек, хорошо относящийся к жильцам и испытывающий особое расположение к мисс Дункан. Но мне еще никогда не доводилось слышать столь категоричного «нет». За этим прячется нечто большее, чем желание защитить от грубых посягательств юность, красоту и невинность. Что, если причина кроется в купюре, достоинством в двадцать долларов, которую всучил вам мистер Клифф?
А может, и пятьдесят? Держу пари, что именно пятьдесят! Так вот, вы рысью подниметесь наверх и доложите мисс Дункан, что мистер Фокс желает ее видеть! Иначе я вручу вам предписание о явке в суд за укрывательство важного свидетеля и передам копам.
У Олсона хватило духу, чтобы заявить похожим на рычание голосом:
— Стойте там, где стоите!
— Так и делаю. А вы пока — в темпе наверх!
Олсон ушел. Через две минуты он молча вернулся, впустил Фокса, правда, без присущей ему обходительности, и остался стоять у подножия лестницы, наблюдая за тем, как тот поднимается по ступеням.
— Чего только не могут деньги! — объявил Фокс Эйми, когда оказался в ее гостиной и дверь за ним закрылась. — Просто поразительно! Вообразите себя Джульеттой, а мистера Олсона — преданной кормилицей!
Вице-президент «Пи энд Би» дал ему взятку… Вы ходили на похороны?
Эйми кивнула. На ней было простое шелковое темное платье, никакой косметики, и лицо ее выглядело бледным и измученным.
— Я посетила службу, но не поехала на кладбище.
Это было ужасно!.. Я имею в виду все происходящее.
Впервые в моей жизни случилось по-настоящему ужасное событие. Смерть мамы была для меня печальней, намного печальней, но не столь ужасной: она скончалась так… так спокойно. Вчера женщина из «Газетт» предложила мне триста долларов за то, чтобы дать им сделать снимок того, как я валялась тогда у дяди в офисе без сознания… ну, чтобы я изобразила, как… И это тогда… когда шла погребальная служба!.. — Она передернула плечами, словно от озноба.
— Им приходится считаться с аппетитами толпы, — ответил Фокс. — Нравится вам это или нет, но пока для читателей вы лакомый кусочек, не поймите превратно. — Он стоял не снимая пальто. — есть ли что-нибудь новенькое от блюстителей закона?
— Я должна встретиться с мистером Коллинзом в кабинете окружного прокурора в четыре часа. — Эйми издала смешок, в котором и не пыталась скрыть презрения к самой себе. — А я еще воображала, будто хочу стать детективом. — Ее пальцы нервно сплелись на коленях. — Я становлюсь… должно быть, трусихой. То, как смотрят и задают вопросы… и то, как мне приходится красться по улицам и прятать лицо… казалось бы, достаточно, чтобы разозлиться по-настоящему, но я вместо этого трясусь от страха, и у меня дрожат коленки…
— Все это гораздо сложнее, чем кажется. — Фокс потрепал ее по плечу. — Если исходить из того, что для начала вас тюкнули гирькой по голове, а потом, когда вы открыли глаза, им предстало зрелище далеко не из приятных. Был ли ваш кузен на похоронах?