— А кто закрывает?
— Павел Николаевич или Алексей Григорьевич.
— Той ночью засов был закрыт. — Размышлял Леня. — Значит, преступник — собеседник Кульбитина (если он был) ушел первым.
— Не музей, а скорее реставрационные мастерские. — Поясняла Света. — И принадлежим мы Академии Наук. Здесь все научное. А Музей для тех, кто интересуется. У нас зал специальный. Для научных заседаний. Там лекции читают.
— Можно вот так с улицы заскочить и послушать? — Восхищался Леня. — Билет купил и проходи?
— Лекторий. Абонемент сразу на весь цикл. А деньги для одной видимости. Нас даже в войну не закрывали. И студенты ходят, и старушки. Раньше народа было много.
— Алексей Григорьевич читал? Плахов?
— На него, как в театр, ходили.
— И Кульбитин?
— И Кульбитин. Я тоже читала. Я исторический факультет закончила.
— Вот оно как. — Тянул Леня. — Тогда и мне расскажите. — Что это у вас такое, страшное?
За стеклами шкафов и на открытых полках стояли несколько десятков голов, какие можно увидеть в мастерской скульптора. И видно, что стоят они так давно, можно сказать, всегда тут стояли. Убери эти головы, и комната изменится.
— Это у нас занимались восстановлением исторически достоверной внешности. Для исторических лиц. Фотографий не было, а хочется знать, как человек выглядел. Целый отдел был такой. Антропологический.
— Как у скульптора?
— Нет, скульптор с натуры лепит. А мы научно воссоздаем. По антропометрическим данным.
— А как же, если проверить нельзя?
— Это вы у Алексея Григорьевича спросите. Он лучше объяснит. Но к нам отовсюду ездят. В прошлом году, — Света хихикнула, — Поляки одного привезли. В специальной коробке с печатями. Чтобы через таможню пропустили. А как иначе череп везти? Алексей Григорьевич возился, чего только не делал. Сидит, циркуль с тупого конца грызет. Ты погляди. Это он мне. Я гляжу, вышел натуральный мужик.
— Вместо поляка?
— Вместо польки. Это какая-то их крулева.
— Ай-я-яй. — Сказал Леня.
— Вот и они так же. В Америку повезли проверять. Там подтвердили — точно, мужик. А крулева в другом ящике лежала. Перепутали, а может, нарочно подсунули. Алексей Григорьевич — молодец. Вообще, наша, советская школа самая лучшая.
— И Кульбитин покойный этим занимался?
— Павел Николаевич по ДНК определял.
— Это как?
— Неужели не знаете?
— Я в милиции работаю. У нас по отпечаткам.
— Можно по одной косточке определить, что за человек и откуда. Про царя нашего слышали? Там целую семью по косточкам разобрали и разложили.
— Вы этим занимаетесь?
— То судебная экспертиза, а у нас с научной целью. И лаборатория не здесь, тут только материал хранится.
— Как это, хранится?
— А вот так. Смотрите, раз вы из милиции. Будете знать. — Света потянулась в сторону стола, и выдвинула плоский ящик, какие бывают у пчелиных ульев. Там лежали завернутые в целлофан кости под закрепленными на них бирками. И Леня протянул руку…
— Не трогайте, не трогайте. Это Павла Николаевича хозяйство…
— М-да — сказал Леня после паузы. — И как же это все…
— Каждый номер в тетрадку записан.
— Посмотреть можно?
— Это у Павла Николаевича. То есть, не знаю, где теперь. Наверно, у Алексея Григорьевича в сейфе. У нас их много. Из экспедиций везут, с раскопок. Алексей Григорьевич говорит, скоро будем на коммерческую основу переходить. По костям можно всю историю человечества проверить. Всех самозванцев. Все кровосмесительные браки. Видели, какая у австрийских императоров челюсть. Это они выродились, потому что друг с дружкой кровосмешением занимались.
— Это как?
— Ой, а еще в милиции работаете. Притворяетесь, наверно.
— А у наших?
— Откуда. Комбайнеры с комбайнершами. Зато выросли на свежем воздухе. Кролем плавают.
— Это почему?
— Мы так с Наташкой решили. Брассом от себя гребут, а кролем под себя.
— Раньше на еврейках женились, пока те не разъехались. — Сообщил Леня. — Я сам не имею отношения, но путают в связи с немецкой фамилией. Папа — Герман, а я, значит, Леонид Германович. Ну, а что, ваш Павел Николаевич. Как он вам?
— Лучше Наташа скажет.
Наташа помалкивала. Курила (это Леня отметил) и вообще вид имела грустный. Огорченный человек. Пожалуй, и всплакнуть могла.
— Ну, Наташа, с вашими прекрасными глазами. Разве можно. Я ведь хочу выяснить, как и что. — Для себя Леня заметил, что насчет глаз он не преувеличил и не польстил. Может быть, даже наоборот, хотелось сказать больше.