— Желаю тебе веселых каникул. Слушай папу!
Как ни пристально Джулия вглядывалась в лицо своей дочери, она не могла заметить в нем ничего, кроме счастливого ожидания. И как это бывало всегда, момент расставания оказался для Джулии гораздо тяжелее, чем она думала.
— А ты бы поехала в Нью-Йорк вместе со мной? — Не было необходимости говорить это, но она уже не могла остановиться. Они могли бы поехать вместе. Лили была теперь достаточно взрослой. Они могли бы получить удовольствие от этой поездки, и одновременно Джулия занималась бы делами. Но Лили категорически отказалась.
— Я не могу не поехать в Леди-Хилл, — сказала она. — По крайней мере сейчас.
Джулия не спеша выпрямилась и открыла дверцу машины. Лили забралась внутрь. Джулия невольно нервно вздрогнула от упавшей на нее тени. Это подошел Александр. Из-за ослепительного света она не могла видеть его лица. Он поцеловал ее в обе щеки. Обычно он никогда не целовал ее ни при встречах, ни при расставаниях. Она смущенно улыбнулась, заслоняясь рукой от солнца. Затем Александр сел в машину рядом с Лили, а Джулия и Мэрилин остались стоять рядом на тротуаре. Автомобиль поехал, и они махали вслед рукой, крича «до свидания», пока он не скрылся за углом.
— Ей повезло, — сказала Мэрилин, — иметь такого отца, как Александр.
Джулия вспомнила Теда Бэннера. Он умер от перепоя четыре года назад. Мэтти и Мэрилин ездили на его кремацию и возвратились в дом Джулии с опечаленными лицами. А Вернон? Чем был лучше Вернон Смит, с вечной газетой на отутюженных складках брюк, с этими неизменно тикающими за спиной часами? Вернон только что ушел на пенсию из своей бухгалтерской конторы, и Джулия недоумевала, как они с Бетти толкутся с утра до вечера в этой тесной квартирке на Фэрмайл-роуд.
— Да, Лили повезло, — ответила Джулия. Мэрилин взглянула на нее, и ее улыбка исчезла, уступив место замешательству. Джулия взяла ее руку и сжала в своей.
— Пойду-ка я лучше упакую свои вещи.
— Тебе не нужно что-нибудь погладить?
Они возвратились в дом. Там было пусто и тихо, как это обычно бывало, когда уезжала Лили.
Лили пристально смотрела на дорогу, так как знала, что сидеть на переднем сиденье небезопасно. В пути попадались знакомые знаки, с которыми она мысленно здоровалась, когда они проносились мимо. Такая поездка была составной и неотъемлемой частью каждых каникул, того периода времени, когда лондонская Лили перевоплощалась в Лили из Леди-Хилла. И путь этот, от Лондона до Дорсета, всегда казался очень долгим, но, несмотря на свою ужасную непоседливость во время других поездок, в этой поездке Лили всегда сидела тихо. Она повернула голову и взглянула на Александра. Его лицо было красным от свежего загара, это означало, что он работал на открытом воздухе. Лили нравилось играть в летней беседке в саду, потому что в это время она могла видеть его. На нем была надета одна из его обычных рубашек с обтрепанными краями на манжетах, без галстука, а его негустые светлые волосы были гладко зачесаны. Ее отец никогда не носил длинных волос, как это делали отцы других девочек. Даже Феликс раньше отпускал шевелюру, в тот период, когда носил цветные восточные халаты наподобие женского платья, но потом он опять коротко остригся и стал носить такие же серые костюмы, как у Александра.
Александр никогда не менялся. И это была одна из его самых характерных черт, и поведение его всегда оставалось одинаковым. Он бывал очень требовательным, но его строгость и требовательность всегда были обоснованны и понятны. Было нетрудно угадать, чем можно его рассмешить или что доставило бы ему удовольствие. Обычно все это совпадало с тем, что нравилось и ей, как, например, Леди-Хилл.
Все это отличало его от Джулии.
Лили машинально засунула в рот прядь волос, думая о матери. Конечно, она любила свою мать, как и каждый человек. К тому же Джулия была красивее и интереснее большинства матерей. Она отличалась от других даже своим внешним видом, когда приходила в школу, но в ней было что-то такое, что, по определению Лили, делало ее опасной. Она поняла это значительно позже, возможно когда повзрослела и ей исполнилось девять лет. Однако она всегда это сознавала, сколько себя помнила. Джулия так быстро менялась. Только что она смеялась и играла с ней, а в следующий момент могла взорваться от гнева. Лили боялась этих перепадов в настроении матери. Джулия могла быть нежной и покладистой, но могла повернуться и надавать ей шлепков, которые жгли, как крапива, и вызывали у нее горькие слезы, или, что еще хуже, она могла ударить словами, которые унижали ее. А после этого почти всегда мать выглядела несчастной. Даже иногда потихоньку плакала. Это как-то смущало и вызывало у Лили тоску по простым ровным отношениям, пусть даже в ущерб ее привлекательности.