— А почто ей замуж не выйти? Может, ты возьмешь?
— Пускай за меня идет.
— Так ты же маленький.
— Маленький, а подрасту, большой буду.
— Так Нина старухой станет.
— Не станет, — сказал Василек, — она всегда такая будет.
— Спасибо тебе на добром слове. — Нина потрепала его по щеке. — Иди-ка лучше во двор, прохладись, от тебя жаром несет, как от печки.
Когда Василек убежал, Васильевна сказала сурово:
— Ты, Нинка, не больно малого приучай. Смотри тут за ним, корми, а мать-то носится но свету, как чумовая. Бабы-то мне на базаре всякое говорили…
— Не зову я его, сам бегает.
На другой день пришла бабка из Жуковки. Ходила по всей деревне, плакала, искала беглеца.
— Не у вас ли Вася-то наш? Вот беда: дочка уехала, на меня свалила, а с ним горе одно. Случись чего с мальчонкой, я буду виноватая. Люди сказали — посмотри у Пылаевых…
Василек, завидев бабку, спрятался на сеновал, а бабка сидела в избе, причитала, жаловалась на соседей, на колхозного председателя, на дочь, на внуков, а наговорившись, стала собираться.
— Ну, так я на вас в надежде, — сказала она, прощаясь.
— Да что с ним сделается, — махнула Васильевна рукой. — И так тут цельными днями пропадает.
Когда бабка ушла, Василек выбрался из своего убежища, нашел своих дружков-приятелей и гонял по деревне до самой ночи.
Дня через три наутро прикатил домой Павел. Приехал один, без Полины — та ещё в городе оставалась кое-чего прикупить. Бросил бульдозер во дворе — и к Пылаевым.
Вошел в избу — тихо. Взрослых нет, Василек сидит за столом, язык прикусил, рисует что-то на белой картонке.
— Здравствуй, сынок!
Василек оглянулся, похлопал глазами — и снова к картонке.
— Один, значит? — спросил Павел и присел па лавку. Слегка удивился встрече такой, но виду не подал, достал папиросу. — Как тебе тут? Ничего?
— Я сейчас… — Василек оглянулся и снова к картонке. — Дорисую теремок, а то Нина придет…
Павел привстал, взглянул — что он рисует там? Домина в три этажа, в окошках человечки, кошки, птицы. И когда только научился? Оглядел Павел избу. Полевые букеты по окнам, на стенах березовые охапочки, дух от них легкий и чистый. Его бы Полину сюда, подумал он. Углы барахлом бы забила, духоту развела. А эта чудная какая-то, безгрешная.
В сенях послышались шаги. Василек швырк табуретку в сторону, бросился к двери, чуть Нину с ног не сбил.
— А я раньше кончил! — и показал ей картонку, но тут же, забыв о ней, в сумку полез: чего принесла?
— Ишь цапун рукастый! — рассердился Павел и встал. — Воли ему много даешь…
Нина оторвала от себя Василька и сумку всю отдала.
— Здравствуй, Паша, — сказала она и покраснела. — Ничего, он меня слушается. Правда, Вася?
— Правда, — кивнул Василек, запихнул за щеку кусок сахара и, вспомнив о рисунке, потащил Нину к столу, — Вот тут синица-певица, а тут дятел-работник. А кошка в клетке будет жить. Здесь у них столовая, а там кино показывают.
— А кто у них киномехаником? — спросила Нина.
— Кто? — наморщил лоб Василек. — Яшка-козел.
Павел смущенно хмыкнул в кулак и снова присел на скамью. «Умеет она с ними, — подумал он и несмело оглядел Нину. — И вообще ничего…»
Нина и Василек расселяли зверье в новом доме и о Павле совсем забыли. А он докурил папиросу, встал и тихо вышел во двор. Потрогал привалившийся плетень и в сарай заглянул. «Помочь бы надо, — подумал он. — Сама ничего не попросит».
Вечером из города вернулась Полина. Заглянула сперва в Жуковку, к матери, там и Павла застала — колол тещё дрова.
— А где Вася наш? — спросила она. оглядывая двор.
— У Нинки. От бабки сбежал.
— Чего это он удумал?
— А то и удумал. Скучно ему с вами, а у неё подход к ребятам.
— Это почему же «с вами»?
— Ты, поди, и минуты с ним не посидишь…
— Сам бы с ним посидел, — огрызнулась Полина и пошла в избу.
Старуха хлопотала у печи.
— Чем это вы, мама, внуку своему не угодили, что он сбежал от вас?
Мать всплеснула руками и присела на лавку.
— Доченька ты моя, плюнь в глаза, кто скажет чего…
Как начала, так и остановиться не могла: мол, так и этак ублажала мальчишку, ей и самой невдомек, отчего это вдруг убежал.
— Видела я эту Нинку, чтой-то не понравилась она мне, — покачала она головой. — Глаз у неё недобрый, заманчивый. Слышь, бают на селе: Полина, дескать, мать никудышная, так он себе новую подыскал. Своих-то у неё пет, вот и греется.
В избу вошел Павел, остановился в дверях:
— Чего ты, мать, треплешь зря? Про какой глаз заманчивый?