Александра Ивановна сидела на постели и водила языком по деснам — приняла таблетку и растирала её языком.
— Серенький, принеси, детка, воды…
Она виновато смотрела на него. Сергей принес воды и, пока она пила, рассматривал её в упор и вел про себя с ней разговор:
«Вы, мама, плохо себя чувствуете, а кто вас заставляет бегать по своим непонятным делам? Или вам книг мало? Так ведь я зарабатываю, могу и ещё вам давать, если надо, а вы моими деньгами брезгуете, — он посмотрел на столик, где под вазой лежали нетронутые деньги. — Все себе чего-то ищете, а люди думают: сын, дескать, не кормит, вот она и суетится. Обо мне и не вспомните, а я весь день вкалываю, стараюсь, чтобы все как у людей. Ох, мама, мама! Который год как сидите на пенсии, не нужны вы сейчас ни в комиссиях, ни в школе, ни в библиотеке, так создайте хотя бы уют для единственного сына».
Об Алике он не стал говорить, но про себя решил, что бегать по книжным делам он ей больше не позволит. А Вартану скажет, что поговорил, дескать, а там видно будет. А не заговаривал с ней потому, что доводы против её дружбы с мальчиком не придумывались.
— Ты это… того… деньги-то возьми, употреби, а то бегаешь черт-те где, сердцем потом маешься…
Он почувствовал себя старшим и ответственным за впадающую в детство мать и наслаждался своим опытом и мудростью, словно все слова, что говорил про себя, высказал вслух. Мать посмотрела на него своими припухлыми, острыми и больными глазами, погладила свой седой, коротко стриженный затылок и изобразила на лице что-то вроде улыбки. Но улыбка получилась горестной. Она отвела от него глаза, тоскуя, что не дал ей бог дружбы с сыном, как не было её и с покойным мужем. Она устала, ни о чем не хотелось думать. Она очень устала, а сын, она чувствовала это, о чем-то молча разговаривал с ней, глядя на неё в упор, она знала о чем, но не хотела слушать даже молчаливую речь его. Она все знала о нем наперед и жалела его какой-то странной жалостью — не столько его, сколько себя, кусок себя, потому что он был частью её тела, но не был частью её души, и горевала оттого, что была бессильна что-либо изменить в нем и слиться с ним.
Александра Ивановна неуклюже запалилась на бок, Сергей побледнел.
— Что с вами, мама?
В деревне, где Сергей прожил в детстве несколько лет у тетки, сестры покойного отца, он привык обращаться к взрослым на «вы», и в волнении иногда так обращался к матери.
— Что с вами, мама?
— Сними туфли и подними подушку…
— Может быть, неотложку вызвать?
— Не надо. Я просто устала…
Сергей все-таки сильно испугался, не смог оставаться наедине с ней и выскочил из комнаты. С матерью случился сердечный приступ. Когда она очнулась, то увидела перед собой горячие глаза Марты, постное лицо Сергея, какую-то незнакомую женщину, не произнесшую ни слова, и усатого соседа. Потом все они вышли из комнаты, и за стеной возникли слова, неясные, как гул.
— Утром вызовете участкового врача.
Сергей вошел в комнату, сел на диван и сидел, обхватив руками голову, пока в квартире не улеглась суматоха.
Александра Ивановна открыла глаза.
— Иди, сынок, погуляй, вечер, кажется, хороший…
Утром он проснулся раньше обычного, осторожно подтянул руку с часами к глазам — было ещё рано, повернул голову от стены. Мать не спала. Она лежала, подняв высоко на подушке голову, лицо белое, молодое, куда-то исчезли землистые тени на щеках, глаза живые и блестящие.
— Ну как?
— Хорошо, Сережа. Ты можешь ещё поспать. Я тебя разбужу.
Конечно, одной ей опасно здесь, но оставаться с ней на весь день — завянешь с тоски. Он был благодарен ей — догадливая, это у неё не отнимешь, мысли читает, как в книжке. И теперь уже спокойно, уверенно сфальшивил:
— Может, мне взять бюллетень по уходу?
— Пожалуйста, без глупостей. Деньги свои возьми, купишь мне сигарет и молотого кофе.
— Воздержалась бы.
— С чего бы это? — Я хорошо себя чувствую, мне только отлежаться немного.
Он ушел, испытывая к матери что-то вроде нежности — он панически боялся надвигающейся её старческой беспомощности, но его беспокойство существовало пока только в рассуждениях, а так она его заботами о себе не донимала.
Когда Сергей ушел, к ней заглянул Вартан Аршакович и спросил, не надо ли чего купить. Она поблагодарила и отказалась. Он топтался и не уходил.
— К вам потом Марта зайдет. Если что надо будет, не стесняйтесь. Она ещё спит, она тоже всю ночь плохо провела, волновалась за вас, не спала. Так вам, значит, ничего не надо?
— Спасибо, ничего.
Он все же не уходил, мучаясь желанием что-то сказать. И сказал, так и не найдя повода: