До самой темноты сидели они на печке, и сказки летали вокруг, прятались в щелях, сидели на печной заслонке, висли на луковой связке. Изба была уже не изба, а запредельное царство-государство, где жили непуганые звери, хитрые солдаты и добрые цари.
Только вдруг все это царство-государство разбилось. Грубо стукнула калитка, звякнула щеколда, и в сенях послышались недобрые шаги. В избу вошла Полина.
— Тут Васятка мой? — спросила она, озираясь в темноте.
— Слезай, Василек, — сказала Нина.
— Опять он у тебя?
Голос Полины дрожал от страха и злости. Василек забился в угол и затравленно глядел на мать, а Нина суетливо сползла с печки, ухватила Василька за ногу и насильно стянула его. Прижала к себе на мгновение, чувствуя на лице его дыхание, и поставила па пол. Полина дернула сына за руку, с маху наподдала ему и вышла, резко хлопнув дверью.
Со двора слышался натужный грубый Васяткин плач, точно не мальчишка плакал, а бычок ревел, потому что не умел плакать Василек, неумеючи плакал. С характером был.
Нина долго сидела у окошка, зябко куталась в пуховый платок и не могла унять мелкой дрожи, колотившей руки и плечи. Зачастил дробный, сыпучий, осенний дождик. Нина влезла на печку, угрелась там, лежала, вслушиваясь в тихий шелест дождя, смотрела в смутно белеющий потолок и вдруг чему-то улыбнулась: так, ничего особенного, просто привиделся ей Василек. Он стоял, как давеча, на той стороне улицы и настороженно смотрел в их двор. И рукой ей махнул. А может, и не махнул, а просто ей так захотелось. Только все равно радостно отчего-то стало на душе, и не такой сиротливой уже казалась изба.
ТАНЯ
Вот уже несколько дней, как Таня с отцом приехали в горный поселок и живут в гостинице. Отец с утра уезжает по делам, и Таня остается одна. Она никого ещё не знает здесь и от скуки бегает на автобусную станцию, сидит на скамейке и смотрит по сторонам. Здесь толпятся люди, не только взрослые, но и дети, и можно подумать, что Таня дожидается автобуса.
Подходит автобус, и все исчезают в нем. Таня остается на станции одна, дожидаясь следующего автобуса и новых пассажиров. Никто не успевает присмотреться к худенькой, бледной девочке в панамке, и она тихонько сидит на скамеечке и ежится от прохладного ветра, который дует снизу, от маленькой шумливой речушки, быстро бегущей среди камней.
На станции интересно. Когда автобус уходит и площадь становится пустой, Таня смотрит на другую сторону, где стоит стеклянный павильон: там продают пиво и чебуреки. Только пиво продают внутри, а чебуреки прямо на улице. Усатый мужчина в белом халате выбегает из павильона с кастрюлей сырых чебуреков, опрокидывает их в котел на маленькой круглой печке и через пять минут — чебуреки готовы! — здесь же их и продает. Острый запах лука, перца и жареного мяса несется через всю площадь и щекочет ноздри. Вкусно! У Тани даже слюнки текут, но к местной пище она ещё не привыкла.
Недалеко от автобусной станции — базар. Самое интересное на базаре — ослики. Впряженные в тележки, они понуро стоят у ворот — большеголовые, терпеливые и печальные. Таня, когда шла мимо, подышала одному из них в ухо, погладила мохнатый бок, но ослик тряхнул ушами и передернулся — не хотел, видно, чтобы ему мешали думать.
Тане боязно в этом поселке, окруженном горами, на вершинах которых сверкает снег. Кажется удивительным: здесь лето, а там, наверху, снег и зима. Иногда совсем низко проплывает облако; оно сперва закрывает вершину, потом сползает со склона, проглатывает башенку на станции и уплывает, пристаиваясь к другим облакам. Когда облака закрывают солнце, сразу начинает дуть холодный ветер, и тогда Тане кажется, что она летит на ковре-самолете; над головой бежит небо, внизу шумит речка, ветер обжимает платье и холодит коленки и шею.
И ещё Тане нравится мост над речкой. Он как бы висит в воздухе. Хорошо бы постоять на мосту и посмотреть вниз, на бегущую речку!
Таня уже знает в поселке главную улицу, знает, что на ней находится почта, аптека, парикмахерская, магазин готового платья. Но свернуть с главной улицы в переулок она не решается: а вдруг не найдет дороги к гостинице, где она живет с отцом?
Часам к двенадцати становится душно. От солнца не спасают ни панамка, ни ветерок с реки. От жаркого запаха чебуреков кружится голова. Можно спуститься к реке, но грохот воды пугает.
Люди толпятся у автобусов, Таня устала и видит всех в каком-то полусне…
Она бы давно ушла, если бы не двое мальчишек. Босые, по пояс голые — один в трусах, другой в штанах на тесемке, — оба грязные, растрепанные, бойкие, они и раньше мелькали перед ней. То исчезали в чебуречной, выскакивали оттуда, что-то жуя на ходу; то бежали к реке, затевали возню, прыгали с камня на камень, обливали друг друга водой; а то, не обсохнув, летели к автобусу и с хохотом, крича и толкаясь, лезли в очередь.
В конце концов они и в самом деле пробились в автобус, уселись один другому на колени и показывали в окошко язык пассажирам, не поспевшим к отправке.
Автобус укатил, а Таня сидела и думала: насовсем они уехали или скоро вернутся? Мальчишки были какие-то дикие, опасные. Лучше бы ей не думать о них и вернуться в гостиницу, но она не уходит и неотвязно думает: приедут они обратно или нет? Мальчишки, наверно, самые отчаянные люди в поселке и самые счастливые. Они такие веселые, здоровые и сильные, они ничего па свете не боятся. И Таня, худенькая, болезненная, всем здесь чужая, завидует им.
Жарко стало невмоготу. Таня наконец решается спуститься по обрыву к реке. Покачиваясь от слабости, она осторожно переступает с камня на камень. Ноги дрожат. Гул реки, нестрашный с площадки, чем ниже, тем все болеё грозен. Таня спускается медленно, часто останавливается и отдыхает. Река ревет, как пойманный зверь, выбрасывает длинные пенистые языки. Таня садится поодаль и смотрит на реку. До неё долетают брызги — прохладные, колючие и приятные в такую жару.
В это время к стоянке подходит автобус. Первыми из него вываливаются мальчишки. Таня рада: приехали! Мальчишки хохочут и гримасничают, пока автобус не наполняется людьми и снова не уходит.
Площадь пустеет. Теперь на их спектакль смотреть некому, и мальчишки бегут к реке. Прыгая по камням, они летят прямо на Таню, останавливаются перед пей, таращат глаза от любопытства. Лбы их морщатся от умственного усилия: кто эта девчонка? Откуда здесь? Что бы такое учудить с ней?
Таня боится шевельнуться. Они стоят друг против друга недолго, каких-нибудь три секунды, но этого достаточно, чтобы рассмотреть мальчишек. Один ил них рыжий, курносый и конопатый, а другой смуглый и черноволосый, с узенькими глазами, блестящими и хитрыми, как у лисы. Сразу видно: он главный разбойник, а тот, конопатый, у него в подручных.
Таня оглядывается. На автобусной станции — люди, но звать их на помощь бесполезно — все равно не услышат в грохоте реки. Она переводит взгляд с одного на другого, но зря ищет пощады у страшных разбойников здешних мест. Они переглядываются и усмехаются. И тогда, в отчаянии, она идет прямо на мальчишек, и те, растерявшись от неожиданности, дают ей спокойно пройти. Правильно, Таня, молодец! Так и надо, чего их бояться! Если бы Таня и дальше спокойно пошла, ничего бы не случилось. Но зачем же она бросилась бежать?
Эта её ошибка сразу возвращает разбойникам смелость. Они устремляются за ней, сдергивают панамку, прыгают и рычат. Таня мечется, но мальчишки всюду загораживают ей дорогу, будто их не двое, а целая сотня.
И тогда, задохнувшись от страха, Таня бежит навстречу автобусу, съезжающему с моста. Она бежит, видя перед собой продолговатое синеё тело с тупой, добродушной, глазастой мордой. Автобус надвигается на неё и только в последнеё мгновение с яростным скрежетом останавливается. А девочка спотыкается и падает на мостовую…