Пожилой человек кивнул.
— Ты, парень, хитрый поросенок. Ты ведь хочешь, чтобы я вывел ее из игры, включив в игру.
— Точно.
— Ты всегда был порядочным сукиным сыном, — сказал Джок. — Я пойду с ней прогуляюсь, а ты оставайся здесь и занимайся своими делами.
Он взял свою куртку десантника, надел и вышел к Саре.
— Не хотите подышать со мной свежим воздухом, милочка?
— С радостью, Джок.
Они вышли из сада через маленькую калитку, и пошли вверх по течению ручья. Джок сказал:
— Мне жаль вашего сына.
Она остановилась и взглянула на него заискивающе.
— Вы первый, кто его так назвал. Большинство говорят: пасынок.
— О, кровные узы не всегда являются определяющим фактором. Дело в чувствах. Мне кажется, он не был бы для вас дороже, будь он ваша плоть и кровь.
Она потянулась и погладила его по щеке.
— Это лучшее, что мне говорили, когда бы то ни было.
Они пошли дальше.
— Я знал вашего мужа, — сказал Джок. — Очень давно служил с ним вместе в Адене. Там, в округе, который называется Кратер, перевес был на стороне марксистских повстанцев. Когда они устроили засаду и взяли наших парней, он пошел туда со взводом, чтобы их освободить. Все, что у него было, это офицерская тросточка в правой руке. Так и вижу его впереди, шагающим, словно на воскресной послеобеденной прогулке, чтобы вызвать огонь на себя.
— В конце концов, они его прикончили, не так ли?
Он посмотрел на нее удивленно, потом понял.
— Можно, конечно, и так на это смотреть.
— Я никогда не могла понять солдат. Первый парень, в которого я влюбилась, был убит во Вьетнаме. Каждый раз это выглядит такой глупостью.
— Иногда нет выбора, милочка. Фокус в том, чтобы жить здесь и сейчас, в каждое мгновенье. Действовать так, словно все заключено в нем. Нет начала и нет конца.
Джагоу с верхней площадки плотины наблюдал за ними в цейссовский бинокль. Видя ее с Уайтом, он едва сдерживал негодование из-за того, что кому-то еще доступно общение, в котором ему отказано. Он сказал тихо:
— Ладно, старик, не раскисай.
— Здесь так хорошо. — Сара слегка подрагивала от холода, глядя вдаль на солончаковые болота.
— Эти места были заповедными со времен римлян, — сказал Джок. — Потом здесь были саксы. Изгои, которых преследовали норманны. Спустя века это были контрабандисты, которым дышали в затылок сборщики налогов. Хочу заметить, что и сейчас не без этого.
— Так и есть, — сказала Сара. — Это место обитания призраков. Мертвый мир.
— Не так это, милочка. Здесь кипит жизнь. Крабы в заводях, рыба в ручьях, кроншнепы и травники, черные казарки прилетают сюда каждую зиму из самой Сибири. Здесь есть все, чтобы человек мог здесь жить.
— Это то, чему вы учите? Выживанию?
— Если вам так больше нравится. Зная то, чему я учу, можно пережить геноцид, но есть такие, которые сами отказывается от жизни. Бедные, несчастные создания, которые сгибаются и погибают стоит им лишиться крыши над головой, картонок с хлебом и молоком, доставляемых каждое утро к порогу дома.
Сара рассмеялась.
— Вы думаете, я из их числа?
Он махнул рукой.
— Из этого камыша, если уметь, можно сплести прекрасный дом, который защитит от любой непогоды. Почти каждая живущая на этих болотах живность — съедобна. Насекомые ради протеина. Вороны, ежи. — Он сошел с тропинки, сунул руку в болотину и поднял большую жабу. — Прекрасная еда, миссис Тальбот. Сможете вы это съесть? Или сушеных червей? Это ведь чистый протеин.
Сара была поражена совершенным безобразием жабы.
— Ну, я не думаю, что черви пользовались бы особым спросом, появись они в меню в «Четырех сезонах».
— А что это такое?
— Мой любимый ресторан на Манхаттане. — Она осторожно прикоснулась к жабе пальцем. — В действительности, она слишком хороша, чтобы ее есть.
— У меня есть подозрение, что вы станете для меня испытанием, Сара Тальбот. — Он осторожно поместил жабу туда, откуда взял. — Ладно, теперь пойдем обратно.
Она взяла Джока под руку.
— Я думаю, что вы поговорили с Шоном. Мне кажется, вы пытаетесь меня отстранить от участия в этом деле.
— Вы ошибаетесь, милочка. Мне хочется предостеречь вас от разбазаривания своей жизни в темных переулках, которые никуда не ведут.