— Что за ерунда, Боже, что за ерунда! — в отчаянии выдохнул он.
Было видно, что и он готов расплакаться, но каким-то образом все же сумел взять себя в руки.
— Извините меня все, и ты, Замазка, тоже извини меня! — пробормотал он.
Мы сделали вид, что вообще ничего не произошло, расстелили одеяла на полу и вскоре забылись тревожным сном. Снаружи крепчал мороз, было слышно, как переговариваются румыны, сновавшие взад и вперед неподалеку от нашей хаты. Мы хорошо знали, что позиции русских в пределах видимости.
По молчаливому согласию на следующее утро и потом мы вели себя так, будто и на самом деле ничего не произошло, тем более что все это время нас постоянно бросали в бой. Нашей 6-й армии крепко доставалось в Сталинграде, и ее части даже не сумели пробиться непосредственно к Волге. Что касалось нас, то мы пока вполне успешно справлялись с поставленной нам задачей по обороне фланга. Замазка и Лацар почти не разговаривали друг с другом, и хотя взводный все же пытался пойти на контакт, подчиненный напрочь отметал эти попытки, в упор не замечая его. Надо сказать, и сам Замазка несколько притих, больше не задирался. По-видимому, инцидент послужил и ему уроком взросления.
К середине ноября, кажется, тринадцатого числа, выпал первый снег, по-настоящему выпал. Все вокруг вдруг переменилось, стало пушистым и белым. И нервы наши чуть успокоились, вероятно, это природное явление каким-то образом превратило нас в фаталистов, безмолвно повиновавшихся фортуне.
Проторчав почти без дела несколько дней у позиций румын, мы стали основательнее окапываться, отрыли вполне приличную землянку в двух шагах от позиций наших противотанковых орудий, смотревших в сторону русских позиций. Несколько раз мы докладывали вышестоящему командованию, что по ночам на той стороне происходит непонятная активность. Кто-кто, а уж мы как-нибудь знали, как гудят двигатели танков «Т-34», но наши офицеры, как всегда, все понимали лучше нас и пытались убедить нас, что русские-де вымотались в Сталинграде и сейчас на последнем издыхании, вот и пытаются попугать нас ревом танковых двигателей.
А потом наступил день 18 ноября. День этот выдался отвратительно сырым и холодным, мокрые хлопья залепили и обволокли все вокруг, даже эхо исчезло. Около двух часов ночи я выбрался из землянки сменить товарища, стоявшего в боевом охранении. В ту ночь было как-то непривычно тихо, мой товарищ сообщил, что эта тишина на русских позициях наступила с час тому назад. С винтовкой на плече, укутанный в теплую зимнюю шинель, я решил пройтись до румынских позиций. Один из стоявших в боевом охранении румын на чудовищной смеси немецкого и русского попытался объяснить мне, что это, мол, затишье перед бурей. Я был доволен, когда в четыре часа утра меня сменили на посту, и смог вернуться в натопленную землянку и завалиться спать.
Меня разбудил страшный грохот. Казалось, сам ад разверзся, даже свеча погасла — так тряхнуло нашу землянку, и мы в кромешной темноте стали натягивать на себя что попадет под руку. Землянка ходила ходуном, на нас сыпалась земля, и грохот стоял оглушительный. Еще толком не проснувшись, мы наталкивались друг на друга, хватали не свои пилотки, шапки, сапоги, оружие и орали друг другу что-то, не слыша друг друга. Я каким-то чудом все же сумел отыскать свое имущество и только спустя время понял, что натянул штаны задом наперед. Выбравшись из укрытия, мы оказались в настоящем аду — грохот разрывов, комья мерзлой земли. Действовали мы как надежно управляемые роботы — Замазка и Бальбо бросились к противотанковым орудиям, а я стал помогать Фрицу тащить боеприпасы. Из-за вспышек взрывов на мгновение становилось светло, как днем. Визжали мины, разрываясь поблизости и заглушая доносившиеся с румынской позиции крики. И вдруг грохот и гул кончились так же внезапно, как и начались. От наступившей тишины впору было лишиться рассудка. По опыту мы знали, что миновала первая фаза, что именно сейчас все и начнется, что самое худшее впереди.
На востоке небо светлело, туман разогнало, и тут я увидел, что мой грузовик полыхает, как свечка. Но вся наша пятерка смогла уцелеть, даже никого не ранило, и мы поднятым вверх большим пальцем просигналили друг другу, что все, мол, в порядке, все целы и невредимы. Теперь оставалось дожидаться атаки русских. Над позицией румын в воздух взмыли несколько ракет, но мы не обратили на них внимания, поскольку во все глаза глядели туда, где располагались позиции русских — именно оттуда следовало ждать опасности.
И верно — вскоре до нас донесся характерный гул. Увертюра окончилась. Минуту или две ничего и никого не было видно. Но гул, вернее, лязг танковых гусениц, который не спутаешь ни с чем, приближался. Рассвирепевший бог войны зловеще лязгал доспехами. Вверху кружил чей-то самолет, но нам было уже не до него.