Поступил приказ назавтра покинуть город, и мы с горечью сознавали, что придется расстаться с уютной хатой Ирины. Мы не питали иллюзий насчет своего будущего, твердо зная, что нам уготовано пройти очередной круг ада в заснеженной степи. Пока мы находились в городе, нас реорганизовали — группа примерно в двести человек была подчинена новому командиру. Кроме того, нам придали парочку больших вездеходов, тащивших тяжелые орудия, что усиливало огневую мощь и мобильность нашего подразделения. Еще затемно мы стали готовиться к отбытию, и настроение было ниже нуля. Едва рассвело, как откуда-то появились наши «мессершмитты», мы от радости завопили «ура!» И как они могли здесь оказаться? Неужели их погнали сюда специально показать нам и таким образом повысить наш боевой дух? Во всяком случае, больше мы их не видели. Мы злорадствовали, мол, как это наши ныне пригвожденные к земле приятели из люфтваффе не улизнули отсюда, уцепившись им за хвосты.
Все стратегические пункты — заводы, мосты, телефонные станции и так далее надлежало подготовить к подрыву, что же касается домов, где проживало местное население, на этот счет никаких указаний не поступило. То ли оттого, что наш новый командир отличался гуманным подходом, то ли вследствие нехватки динамита, не берусь утверждать. Но после Сталинграда произойти могло все, что угодно, ненависть, как и любовь, способна на чудеса, посему командир любого ранга мог отдать какой угодно драконовский приказ в отношении мирного населения.
Едва солнце пробилось сквозь утреннюю морозную дымку, как первые колонны тронулись в путь. Нашей задачей было сформировать арьергард, и я, вернувшись в дом, завалился дрыхнуть у теплой печки. Когда меня растолкали, я попрощался с Ириной, поблагодарил ее за все, что она сделала для нас, и пожелал счастья. Было видно, что нервы женщины на пределе, и тут она возьми да расплачься. Еще на веранде я почувствовал запах гари и увидел клубы дыма, поднимавшиеся над Морозовской.
Мы стояли полукругом, вполуха слушая наставления офицеров. Я пытался закрыть ящик с инструментом, когда ко мне с безумным видом подбежала Ирина. Насколько я мог понять, какие-то солдаты собрались поджечь ее дом. Не спросив разрешения, я помчался к ее дому, Ирина за мной, и увидел, как с веранды сходят двое солдат. Позади них из распахнутой двери вырвались клубы черного дыма. Я заорал на них, мол, какого черта они подожгли дом. Они и ухом не повели, и мы попытались войти в горящее здание. Но тщетно — внутри все пылало и трещало. Мы в панике пытались вытащить кое-что из стоявшей у дверей утвари, и тоже не смогли. Огонь залить было нечем — воду взять было негде. Тут я заметил, что один из поджигателей стоит и ухмыляется, глядя на нас. Тут я буквально озверел. Однако мой соотечественник вкрадчиво осведомился, дескать, вообще за кого я, пригрозив, что сообщит куда следует о моем поведении. Я стал надвигаться на него, он потянулся к кобуре с пистолетом, что охладило мой пыл.
И тут один из унтер-офицеров вышел из-за угла и крикнул нам, чтобы мы стали в строй. Я колебался, раздираемый противоречивыми желаниями, и вообще уже не понимал, как мне поступить в данной ситуации. Я заметил, как к дому бегут соседи Ирины. Обняв женщину за плечи, я стал объяснять ей, что, мол, должен идти, но она смотрела будто сквозь меня, явно не воспринимая моих слов. Когда я, дойдя до угла, бросил последний взгляд на горящий дом, Ирина бессильно опустилась на колени и опустила голову. Я кипел от негодования и бессилия. Чем я ей мог помочь?
Меня вновь призвали в строй, на сей раз командир собственной персоной. Но даже это не произвело на меня особого впечатления. Боже, что здесь творится? Дым, огонь, варварство какое-то, пронеслась в голове мысль. Когда наша довольно растянутая колонна покидала Морозовскую, над городком продолжал стелиться дым. Никогда в жизни я не ощущал подобной, близкой к отчаянию растерянности. Когда я вновь обрел дар речи, нагнал одного пожилого уже солдата, шедшего впереди меня. Не рассчитывая на ответ, я все же рассказал ему об Ирине, о том, как мы прожили в ее доме все эти дни, и задал ему вопрос: а что, собственно, сделали нам эти русские, что мы явились в их страну и постоянно мстим им, мстим за что-то, превращая их жизнь в вереницу страданий.
— Ничего они нам не сделали, — ответил мой собеседник. — Разве что совершили у себя революцию, заявили о своих правах и вообще попытались осуществить на практике идеалы христианства в полном соответствии с учением Маркса. А мы с тобой здесь как раз для того, чтобы не позволить им этого, чтобы повернуть стрелки часов истории вспять. Вот мы и убиваем, грабим, сжигаем, разрушаем. И дом твоей Ирины взяли да сожгли, а сама она, может, уже убитая валяется на снегу.