Их отношения разрушил Витя. Далось ему это чрезвычайно легко. Стоило только устроить истерику, раскричаться, что Шурик идиот, что он недостоин и вообще он, Витя, возненавидит сестру, если она с этим только попробует... в подростковом возрасте Витя был угрожающе нестабилен.
Другая бы сразу поставила его на место, заявив, что сама вправе решать, как жить, но у Катерины была её врождённая жертвенность, и Шурику дали от ворот поворот.
Главная причина истерики так и осталась не озвученной. Витя испугался, что его сестра уйдёт и оставит его наедине с бабкой и её вонючей мазью. Ещё хуже, если она приведёт своего бухгалтера в их квартиру, тогда мальчику придётся ещё ближе познакомиться с бабушкой, разделив с ней комнату.
Бочкин вскоре женился, позднее занял должность главного бухгалтера на местном заводе, а Катерина встретила Пашу, весельчака, разгильдяя и, как выяснилось позднее, горького пьяницу. К тому времени Витя уже учился в институте в Твери и устраивать истерики никакой нужды не было.
— Причудливо тасуется колода, — произнёс Виктор, когда они с женой выходили из кафе. — В последнее время я так часто встречаю знакомых из прошлого.
— Удивительно, что только сейчас, — возразила Юля. — Не такой уж и большой у нас город. Странно, что вы раньше не сталкивались. А ты, кажется, и не рад этой встрече. Что случилось?
Виктор обернулся. Владимир Николаевич что-то рассказывал, эмоционально размахивая руками.
— Фантомные боли, только и всего, — ответил Виктор. — Просто фантомные боли.
Дома его ждало письмо. Лежало на письменном столе. Катерина постаралась. Виктор взял конверт в руки. Он ведь не трус. Чего ему бояться? Возьмёт и прочитает. Тем более он давно это решил.
Виктор надорвал край конверта. Заглянул внутрь. Фотография. Этого он вынести не мог. Скомкал письмо и сунул его в ящик. Потом, всё потом. Сейчас он не готов, тем более к фотографиям.
Глава 21
Владимир Николаевич привык видеть в жизни только хорошее, отсекая всё плохое и грустное. Но в последние дни его начинала охватывать тревога. Спокойствие, снизошедшее на него после поездки на родину, потихоньку испарялось.
Он думал о замужестве дочери как о событии, которое навсегда их разделит. Штамп в паспорте — пустая формальность да и Лёша уже несколько лет фактически жил с ними. Ничего не изменится, но отчего-то казалось, что изменится всё.
Владимир Николаевич сожалел, что Лёша вернулся. Оставался бы в своём Китае, нашёл бы жену-китаянку, и с ним не пришлось бы делить дочь. Залесский стыдился подобных желаний, понимая, что они неправильны и эгоистичны, но страх быть оставленным в одиночестве не отпускал.
В расстройстве своём он дошёл до того, что за обедом в столовой проговорился коллегам о предстоящей свадьбе и собственных сомнениях. Травкин скривил лицо, заявив, что зря это делается. Только уродов плодить. Вот и вся история.
Владимир Николаевич, человек наимягчайшего нрава, подавил в себе желание дать Травкину по морде и вспомнил о младшем сыне своего обидчика.
— Твой Костик с заячьей губой родился и ничего. Зашили, и живёт, — сказал он и сразу пожалел о сказанном.
Травкин заверещал, переходя на ультразвук, швырнул в Владимира Николаевича ложкой и обозвал сволочью. Настроение испортилось ещё больше.
Травкин потом весь день ходил по цеху и бубнил что-то про старческий маразм. Бубнил до тех пор, пока его не отловил Лещенко и не заставил наконец встать к станку и хотя бы немного поработать.
— Дурак ты, Ваня, — произнёс начальник. — У него дочь в аварии пострадала, какая тут наследственность.
Ольга повстречалась ему по пути домой. Она остановилась посреди тротуара, нахмурились и грозным голосом произнесла:
— Уж не решил ли ты меня бросить, Володя?
А после громко рассмеялась, заметив его смятение.
— Я пошутила. Ну, что ты? Но в самом деле мог бы и позвонить.
Владимир Николаевич не знал, что ответить. Вроде бы не молодой уже человек, а стушевался. Стало так неудобно будто он и вправду сотворил нечто ужасное.
— У меня и номера нет, — только и сумел выговорить он.
— А дом ты мой знаешь? Я же показывала окна. Эх, ты! А я ждала между прочим.
Чудная какая! Всё говорит, говорит. И смеётся постоянно. Владимир Николаевич позволил взять себя под руку и увести в противоположную от дома сторону.
Ольга привела его к себе, в небольшую квартирку, усадила за стол, заварила чай из пакетика. Привыкший к более дорогим сортам Владимир Николаевич чай не оценил, но вида постарался не показывать.
Потом вдруг расхрабрился и рассказал о своих переживаниях, о боязни одиночества и ненужности.
— У меня ведь тоже есть ребёнок, — внезапно погрустнев, сказала Ольга. — Сейчас конечно уже взрослый. Кристиан. Живёт в Копенгагене. Его отец датчанин. Воспитывал его, пока я по гастролям порхала. Мы общаемся конечно, но так, как посторонние люди.
— Жалеешь? — с сочувствием спросил Владимир Николаевич.
— О том, что не была с ним рядом? Нет. Он вырос хорошим человеком. Со мной он бы таким не был. Я плохой человек, Володя, ветреный.
— Нет, ты хорошая! — вырвалось у него. — Я вижу.
Она улыбнулась ему грустной усталой улыбкой.
— Как бы там ни было, — произнесла она. — Я ни о чём не жалею. Ни об одном дне своей жизни.
Владимир Николаевич и сам не заметил, как стал захаживать к Ольге почти каждый день. Через неделю он уже стоял у плиты в её кухне и пёк свои фирменные толстенькие блинчики. Ольга тихонько подкралась сзади и бросила в тесто горсть порезанного зелёного лука.
— Обожаю зелень! — заявила она. — С ней сразу становится веселей и ярче. Можно ещё орегано добавить.
— Орегано? — Владимир Николаевич ловко перехватил её руку с пакетиком приправы, понюхал его содержимое и воскликнул удивлённо, — Это же душица! У нас в деревне повсюду росла. Ну, ничего. Сколотим ящики, поставим на балконе и посадим твоей душицы и лука побольше, чтобы всегда свежая зелень была.
— Мы? — спросила Ольга.
— Конечно мы. Одной тебе тяжело будет.
Через месяц он переехал к ней уже навсегда. Должен же кто-то следить растущей зеленью.
Глава 22
Подходила к концу осень, город заливали дожди. Первый робкий снег уже попытался укрыть улицы, но быстро растаял. Несмотря на то, что Виктор принял решение уехать, жизнь свою он так и не изменил. Также брёл утром в институт, презрительно морщился от разложенного на платочке завтрака, хамил коллегам, монотонно бубнил раз и навсегда заученный текст лекций. По вечерам встречался с Яной, выбрасывал в мешок непрочитанные письма.
— Мой автобус возвращают, — сказала ему Яна. — Больше не буду ходить пешком. К тому же скоро снег выпадет, и будет совсем неудобно.
— Ноги переломаете, — добавил Виктор.
— Какой вы всё-таки!
— Яна, а вы верите в приметы? — неожиданно спросил он.
— Нет, не верю. Разве кто-то ещё в них верит?