Машу волновали детали. Ещё моральный аспект. Но детали всё же больше.
— Я не стану пить таблетки, — уверяла Лиза. — Ну, может, одну глотну для реалистичности. Остальные в унитаз высыплю. Скажешь ему, что ключа нет. Пусть своим открывает. Если он свой выбросил, то ты всегда сумеешь «отыскать» запасной. Вспомнишь, что он у меня под ковриком лежит. Ерунда.
— Что если он к тебе не вернётся?
— Вернётся. Я его как облупленного знаю. Но если вдруг нет, что вряд ли, то вина его точно изведёт. Поверь! Да ты не бойся! Всё нормально будет! Потом, как всё закончится, девчонку у себя оставишь навсегда. Я подпишу, что надо. А не хочешь, в детдом отдай! Мне всё равно.
Звучало так просто. Просто и жестоко. Маша корила себя за то, что приложила руку к смерти подруги. Не нужно быть детективом, чтобы понять, что именно произошло в тот злополучный день. Цепь случайностей. Или всё же закономерностей?
Во-первых, дверь. Не подъездная. Дверь туалета. Лиза всегда открывала её нараспашку и не закрывала. Дурацкая привычка. Машу напрягал вид унитаза, а Лизу подобные мелочи не волновали.
Во-вторых, ковёр. Точнее два кусочка ковролина, лежавшие в коридоре внахлёст. Об этот дурацкий ковролин всегда спотыкались. Маша словно наяву видела, как Лиза идёт высыпать таблетки в унитаз, цепляется за край мыском туфли и падает. Будь дверь туалета закрыта, она бы отделалась обыкновенной шишкой.
Выходит, никто не виноват? Лишь цепочка случайностей? Или сама Лиза? Или Маша, отговорившая от аборта? Или Витя, сбежавший от больного ребёнка? Маша не могла отыскать ответа.
В конце-концов она снова позвонила Вите. Несмотря на то, что мама помогла оформить опеку над девочкой, у Сони всё-таки был отец. И у него должен быть шанс воссоединиться с ребёнком.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала Маша.
— О чём? — Витя тяжело вздохнул. На заднем фоне слышались голоса. Кто-то отчётливо произнёс: «У меня два окна в среду! Безобразие!»
— Приезжай! Это не телефонный разговор.
Он снова вздохнул:
— Не могу. У меня работа. Говори сейчас!
— Я тебе билет куплю.
— Да есть у меня деньги!
Два дня спустя они стояли на лестничной клетке, в квартиру Витя заходить отказался, и Маша пыталась убедить его забрать себе Соню.
— Не получается? Да? — он пытался спрятать боль за ехидством. — Поигралась и хватит? Тебе, значит, тяжело, а другим легко будет?
— Вить, ты не понял...
— Чего не понял? Что ты хочешь навязать мне эту девчонку? Жизнь испортить?
Маша стояла, опустошённая и непонимающая.
— Это же твой ребёнок!
— Я его не хотел! Такого не хотел!
— У неё есть имя, — прошептала Маша. — Её зовут Соня.
— Пойми же наконец, — говорил ей Витя. — У нас же всё случайно произошло, мы не хотели. Это же ты истерики закатывала, требовала рожать. Получи и распишись! А мне не надо. Ну, я же понимаю, что тебе тяжело. Отдай государству. Он лучше позаботится, у него есть ресурсы. Если тяжело.
— Мне не тяжело! — решительно произнесла Маша.
— Тогда какого чёрта ты устраиваешь этот спектакль?
Ещё пару минут они стояли молча. Маша никак не могла осознать услышанное.
— Витя, — сказала она почти неслышно. — Пожалуйста...
— Мне не нужен хомут на шею! — закричал он. — У меня вся жизнь впереди! Я жить хочу, а не тащить на себе эту ношу!
— Витя, пожалуйста. Хотя бы на время. Не навсегда.
Она была убеждена, что несколько месяцев вместе с Соней пробудят в нём любовь. Он ведь просто её не видел, откуда же ему знать, какая она замечательная.
— Дура! — сказал словно выплюнул. — Может, мне ещё на тебе женится?
И тут Маша всё поняла.
— Как же вы меня достали! — выкрикнула она в сердцах. — И ты и Лиза! Что ж вам не живётся нормально! Принципы дурацкие! Завихрения в мозгу! Всё что-то крутите, вертите, выдумываете! Думала, что я замороченная, так вы меня переплюнули! Не понимаю я вас!
— Нет больше Лизы, — поправил Витя. — Нет.
И едва не заплакал. Маша закрыла рот рукой, чтобы не закричать. По её щекам потекли слёзы. В этот момент дверь квартиры открылась, и на пороге возникла высокая полная женщина. Витя попятился.
— А, это он! — презрительно произнесла она. — С этим всё ясно. Трус. Так боится, что его обидят, что старается лишних телодвижений не совершать. Только люди всегда найдут за что зацепиться, не убережёшься.
Витя сказал, что она совсем его не знает и судить не может.
— А я наслышана.
— Мама людей насквозь видит, — Маша почти успокоилась. — Я ей верю.
Витя повернулся и побежал. Он бежал и чувствовал небывалую свободу, потому что впереди была целая жизнь, а эти ничего никогда не докажут.
— Пойдём, дочка, — Надежда обняла Машу за плечи. — Плевать на него. Сами справимся.
Глава 30
Впервые это колючее и обидное слово Соня услышала в восемь лет. Она знала его и раньше, но никогда не думала, что имеет к нему отношение. Девочка заходила в лифт, крепко держась за руку бабушки, когда вслед за ними втиснулась в кабину Лотошина.
— Можно ехать! — распорядилась она.
Бабушка усмехнулась, возмутившись королевским тоном соседки, но промолчала и нажала на нужную кнопку. Лотошина уставилась на Соню. Выглядела девочка неважно: растрёпанные чёрные волосы, дырявые колготки, перекошенное пальто и грязь на щеках. На макушке виднелись остатки листвы.
— Ужас! — с осуждением произнесла соседка. — Но что взять с сиротки?
Бабушка сказала Соне заткнуть уши, а после подробно объяснила, кому и куда следует пойти со своим мнением. Ещё и ногой топнула. Лифт тут же остановился.
— Жрать надо меньше, — прошептала, вжавшись в угол, Лотошина. — Вон уже и лифты не выдерживают.
Бабушка и правда была большой и надёжной как скала. С ней никогда не страшно. А соседка глупая. Дожила до старости, а не знает, что сирота — это тот ребёнок, у которого никого нет. Он очень несчастлив, потому что живёт в детском доме или у чужих жестоких людей, которые заставляют его работать и почти не кормят.
Стоя в застывшем лифте, Соня старательно вспоминала всех, кто её любил. Во-первых, мама, так рано ушедшая из этого мира. Маша всегда странно говорила, что она ушла, как будто это произошло по её желанию. Соня знала, что мама болела. Если бы она могла остаться, то непременно осталась бы.
Вместо себя мама оставила Машу, большую и тёплую, пахнущую детским мылом и такую родную. Ей помогала её собственная мама, Сонина бабушка, у которой был муж дядя Слава, который ни в коем случае не дедушка. Он ведь не папа Маши. Ещё есть настоящая бабушка, мамина мама, которая живёт со своей мамой в другом городе. На этом месте Соня сбилась. Столько мам! И всего один папа. Который жил в другом городе и никогда не приезжал.