Выбрать главу

— Компьютер!

Она бросилась искать бумагу для принтера, но Виктор её остановил. Во-первых, он не понял смысла её действий. Что она хотела распечатать и зачем? Во-вторых, его злость внезапно испарилась.

— Я второй день здесь работаю, — смущённо улыбнулась девчонка и протянула тонкую руку. — Юля.

В деканат с того момента Виктор стал захаживать ежедневно. Вечно какая-то дрянь случалась с расписанием. Михаил Фёдорович кряхтел удивлённо:

— Через голову лезешь, Витя. Мы с тобой вдвоём всё решим. Где надо убавим, где не надо уберём. Зачем тебе деканат?

После, узнав причину, тихонько посмеивался про себя. А однажды перехватил Юлю у входа в корпус и расписал ей все достоинства Виктора, не умолчав впрочем и о недостатках.

Они поженились стремительно, после четырёх месяцев знакомства. Юля считала их встречу судьбой, а от судьбы зачем бегать. А он и сам не мог объяснить, зачем женится. Любовь, как нечто иррациональное по его мнению, объяснений не требовала. Он и сам удивлялся возникшему чувству, но ничего не мог с собой поделать. Будущий тесть и вовсе пребывал в восторге. Он воспитывал дочь без матери и отдавать свою кровиночку абы кому не собирался. Виктор устроил его по всем пунктам: опытный, умный, без пяти минут профессор (кто ж знал, что эти пять минут растянутся на долгие годы), а то что мрачен и ворчлив по мелочам... ну, что ж, и на солнце бывают пятна.

Оглушившее Виктора иррациональное чувство не лишило его прагматичности, и он аккурат во время предложения руки и сердца усадил будущую жену за стол, решив «на берегу» разъяснить ей некоторые подробности будущей семейной жизни. Речь шла об одной, но очень важной для него вещи.

— У нас никогда не будет детей, — объявил Виктор.

— Не можешь! — ужаснулась Юля.

— Могу, но не хочу. Не хочу, не выношу, не перевариваю. Послушай! Мы поженимся в одном случае, если ты согласна никогда не иметь детей.

— Хорошо, — слишком быстро согласилась она.

Виктор ей не поверил. И правильно сделал. Как большинство женщин Юля искренне верила в то, что сможет изменить любимого мужчину. Это ведь ему только кажется, что он не любит детей, а своего полюбит, потому что он будет от любимой женщины, потому что будет семья.

Через год после свадьбы Юля заболела. Пришлось делать операцию, после которой рождение ребёнка стало не просто нежелательным, невозможным. Для Юли случившиеся стало ударом. Она заперлась в туалете и плакала. Виктор нервно мерил шагами коридор, думая совсем не о том, о чём следовало.

«Почему туалет? — проносилось в его голове. — Почему их всегда тянет в туалет?»

— Глупо! — закричал, с трудом сдерживая гнев. — Чего ты ревёшь? Мы же и так договорились! И вообще, может быть, мне тоже туда надо!

— Поплакать? — всхлипнула за дверью жена.

— Нет! По другой причине!

Юля замолчала. Он дёрнулся к двери и уже схватился за ручку, когда услышал смех. Юля смеялась. С ума сошла?

Дверь приоткрылась.

— Знаешь, — сказала Юля. — А ведь ты прав. Мы же не хотели. Значит, это судьба. Точно, судьба. Я должна была встретить именно тебя, чтобы мы совпали как кусочки головоломки, потому что другому, другому... — она всхлипнула, — никому другому я буду не нужна... такая.

С тех пор Виктора временами мучила мысль о том, что жена живёт с ним вынужденно, что боязнь одиночества в ней сильнее, чем совместное проживание с немолодым мужем. Каждый день он ждал подвоха, предсмертной записки, звонков с просьбой понять и простить. Он совсем уже измучился, когда Юля объявила, что хочет изменить свою жизнь. Она устроилась на работу в детский сад, поступила на заочный факультет пединститута и с тех пор уже не останавливалась, находя для себя всё новые занятия. Виктор стоял на месте, вязнув в привычном болоте, а она бежала. Оставалось надеяться, что не от него.

Глава 9

Слава ворчал.

— Нечего туда тащиться, — отговаривал он. — Машину гробить из-за ерунды. Разруха там да упадок. Вечно вам, старикам, неймётся!

Ему самому было уже за пятьдесят, но стариком Слава себя не считал. Сжавшийся на заднем сиденье джипа Владимир Николаевич, непривычный к дорогому автомобилю, тяжело вздохнул. Слава, племянник, сын самого старшего ныне покойного брата Юрки, вёз его на деревенское кладбище да заодно на родное село взглянуть краем глаза. Владимир Николаевич думал об оставшейся в Подмосковье дочери. Как она там одна? Что ж за отец он такой! Убежал, только пятки засверкали! Он достал из кармана телефон — связи не было.

— Вон, видишь там халупы? Сельцо ваше! — Слава неопределённым жестом махнул влево.

Владимир Николаевич приник к окну.

— Нормальные дома, — сказал он. — Чистенькие.

— Нормальные — там! — племянник махнул вправо.

Из-за поворота выплыли разновеликие коттеджи с разноцветными крышами.

— Красиво! — с придыханием произнёс Владимир Николаевич. Ему на самом деле понравились эти дома.

— Ворьё! — сказал как отрезал Слава. — Разве простой человек такой построит?

Он искренне считал себя простым человеком, несмотря на двухэтажный дом, пару машин, гараж и участок в шестнадцать соток.

— Не обращайте внимания, — успокаивала Залесского дочь Славы Инна. — Это языческое, закреплённое многовековым опытом предков. Нужно непременно ругать жизнь и прибедняться, чтобы бесы не позарились. Удивляюсь только, как меня не назвали Косорылкой или Толстоноской при таком-то мировоззрении.

— Красивые дома, — повторил Владимир Николаевич. Он никогда никому не завидовал и никого не осуждал без причины. С причиной, правда, тоже старался молчать. Всего ведь никогда не узнаешь. Несчастье не выбирает по достатку, и за стенами богатых домов горя не меньше. Хотя, всё-таки, признавал он, богатым быть всё же лучше, чем считать каждую копейку. Но если бы ему дали выбор, кем быть, богатым и несчастны или бедным и счастливым, он бы несомненно выбрал второе. А ещё лучше богатым и счастливым. На этом его размышления обычно заканчивались, он тряс головой, отгоняя морок, и продолжал жить как живёт, радуясь своей жизни и другой не желая.

Наконец добрались до кладбища, полузаброшенного, заросшего травой да папоротником.

— Вон ваши могилы, — сказал Слава.

Слово «ваши» неприятно резануло, но Владимир Николаевич счёл за лучшее промолчать. Ещё больше поразили густые заросли, поглотившие кресты и памятники.

— Не нужны мёртвым походы на кладбище, — пояснил Слава. — Живым только. И то не всем. Мне лично не надо. Я и дома помянуть могу.

Владимир Николаевич сунулся было рвать траву, но куда там. Без необходимого инвентаря к ней не подступиться: толстая, непролазная с уходящими вглубь корнями.

— Как же так, мамочка, — старик едва не заплакал. — Папа, Коля...

— Нет там ничего, — Слава отвернулся. — Сгнило, быльём поросло. Назад поехали!