Янтарные глаза ашуры засветились в полумраке. Вне всякого сомнения, она жаждала восстановиться после изнурительного ритуала — за счёт уязвимости Айштеры.
Я потянулся к Энель, чтобы отцепить её от знахарки, но та опередила меня; отстранилась от ашуры и твёрдо сказала:
— Какой бы ни была эта боль, она моя. Она — то, что делает меня мною. Я мечтаю забыть — и надеюсь, что никогда не забуду. Ведь Тецуо будет жить в моём сердце, если я не забуду. Наша дружба останется со мной до самого конца. Спасибо, что предложила избавление. Но… я бы хотела побыть одна.
Уже на пороге Энель догнал последний вопрос Айштеры:
— Жалеешь ли ты прорицательницу? Ведь в том, что случилось, не было её вины.
Ашура оглянулась и, подумав, сказала:
— Виновна только она. Ты можешь считать иначе, но покушение на судьбу — худшее преступление, на которое способны смертные и бессмертные. Она искупила вину своей жизнью.
— Должен был найтись и другой путь, — упрямо возразила Айштера. — Барон и его семья служат Злу, но остальные…
Не удостоив её ответом, Энель ступила в коридор.
Остаток ночи мы провели в разных комнатах.
Я полагал, что не засну, взбудораженный событиями этой ночи, но почти сразу провалился в тягучий, цепкий сон, обернувшийся чередой лихорадочных кошмаров. Запомнился лишь легкомысленный голос, который звал меня по имени, но от него веяло ложью, и я не откликнулся.
Глава 4
По плану мы должны были отбыть сразу же после вызволения Айштеры, однако непредвиденные обстоятельства спутали все карты. Барон, оказавшийся культистом, Энель, вычерпанная ритуалом до дна, Айштера, едва державшаяся на ногах… Да и я сам чувствовал себя разбитым; слишком уж изнурительными оказались события ночи.
Тем не менее задерживаться надолго мы не стали. После краткого отдыха, от которого сил почти не прибавилось, я отыскал барона в одном из занятых его дружиной домов, чтобы повторить распоряжения Энель — на тот случай, если он вдруг счёл её визит ярким ночным кошмаром, усугубленным неумеренной выпивкой. Однако опасения мои были напрасны: Такеши ван Хиги, способный за единственный проступок приговорить к смерти, боялся взглянуть мне в лицо и мялся, словно провинившийся мальчишка перед строгим учителем.
К приказам ашуры я добавил свои. Во-первых, барон должен был подыскать для Хоши хороших опекунов в деревне и предупредить местных, чтобы и пальцем её не трогали. Во-вторых, ему следовало обеспечить погибшему старосте достойное погребение. В-третьих, я потребовал отдать мне все деньги, что Такеши взял с собой в путешествие. Их оказалось немного — толстяк не планировал трат, — однако выбирать не приходилось.
По крайней мере, теперь я мог расплачиваться, не привлекая к себе лишнего внимания — грубые золотые слитки были слишком приметными и разжигали еще больше подозрений у фелинов, и без того нелюдимых с чужаками.
Приказы вызвали у барона недоумение.
Зачем слуге всемогущей госпожи обустраивать жизнь никчёмной простолюдинки и посмертие — какой-то дряхлой развалине, которая со дня на день и без порки испустила бы дух? И для чего ему понадобились деньги? Разве может один из правителей Культа Ночи в чём-то нуждаться?
Такие мысли без труда читались на его обрюзгшей роже. Лгать будущему мертвецу я не хотел, равно как и объяснять свои действия. Зачем, для чего? Пусть сам озаботится толкованием, которое его устроит.
Мимолётное замешательство барона сменилось липкой улыбочкой. Что-то он да придумал, как-то обосновал происходящее — и подчинился, протянув кошель, который я тотчас сунул в карман. Высокомерно кивнув ему на прощание, я оставил его с дружинниками, которые беспробудно дрыхли.
В прошлой жизни мне встречались сволочи наподобие Такеши — не столь развращённые всевластием, но тоже гнусные типы, судившие о любых поступках в меру собственной испорченности.
Наверное, толстяк решил, будто я просто прикарманил кошель, воспользовавшись его уязвимостью. В этом, впрочем, он не был далёк от истины. А вот мысли насчёт того, как ещё могла пригодиться Хоши зловещему культу, были поистине отвратительными. Я встряхнулся, торопливо прогоняя тошнотворные картины, заполонившие разум, и переключился на другое.
Интересно, как этот изворотливый выродок подаст своим подданным смерть трёх стражников и прорицательницы. А хотя — плевать. Лишь бы его нерасторопность не вышла нам боком.