— Приведи сюда прорицательницу. Я хочу поговорить с ней, — сказала Энель устало.
Вспышка ненависти словно выпила из неё все силы. Она устроилась на краю скамьи, стоявшей у стола. Даже в такой позе она умудрялась оставаться царственно-высокомерной, пренебрежительно-властной.
Хотелось завалить ашуру вопросами, но я понимал, что сейчас отнюдь не лучшее время. Она откажется отвечать или вновь разъярится. Потому я молча ухватил Такеши ван Хиги за локоть и потянул на себя, помогая подняться.
Видок у толстяка был препаршивый. При падении он уткнулся лицом в пол, отчего свёрнутый нос принял правильное положение. В остальном же барон выглядел как хорошо отделанная отбивная. Сосуды в его глазах полопались, чуть ли не целиком залив кровью белки. Не добавляли внушительности и алые следы на шее, складывавшиеся в отчётливый отпечаток ладони.
Я дал ему прийти в себя, швырнул одежду, которая валялась возле печи. Рукавами атласной рубашки он вытер грязь с лица, оставив на ткани разводы, и поднял ворот, чтобы скрыть следы удушения.
В дверях он потерянно остановился, обернувшись ко мне, приоткрыл рот — и захлопнул его, когда на разбитой губе вспухла капля крови. Он поспешно слизнул её.
Оставалось только гадать, о чём он хотел спросить меня. Возможно, какую-нибудь глупость, например, кто я такой. Но он быстро понял, что раз я нахожусь подле Апостола и ещё жив, то во внутренней иерархии Культа стою неизмеримо выше него.
Я наклонился к облезлому уху и тихо спросил:
— Кто ещё из близких знает, что ты посвящён? Прорицательница?
Барон недоумённо заморгал, но послушно ответил:
— Прорицательницу я нанял, когда она объявилась в моём имении. Она ничего не знает. Ночи служат мои жена с сыном. Сына мы лично посвятили, как только вошёл в возраст, всё как полагается, со всеми ритуалами. Ещё знал Нобуо, мой телохранитель, но…
Его взгляд метнулся к трупу фелина, что лежал на полу в коридоре. Барон гулко сглотнул.
— А другие из рода?
Толстяк нахмурился. Мои расспросы задели в нём живой нерв. Но он пересилил неохоту и объяснил, притом подробно:
— Я из побочной ветви, у которой мало влияния и ещё меньше союзников. Может, кто-то из основной и причастился к мудрости Ночи, но этого я не знаю. Я рассчитывал пустить деньги, заработанные в подземелье, на то, чтобы укрепить свои позиции, однако…
Тут он побледнел и добавил:
— Я вас не виню, конечно же.
Я похлопал его по плечу:
— Не переживай. Великая госпожа сурова, но справедлива. Уверен, она даст тебе загладить вину. Если будешь старателен, твою ветвь ждёт возвышение.
Моя улыбка получилась насквозь фальшивой, но барон этого не заметил. А даже если и заметил, то не осмелился подать вид, что раскусил моё притворство. Он несмело улыбнулся в ответ, и в его глазках разгорелась жадность.
— Служу Ночи, — прошептал он и шагнул к выходу.
— Прибери тело, — напоследок приказал я.
Пока толстяк, покряхтывая, волок труп в малую комнату, я освобождал Айштеру от пут. Когда последние верёвки были разрезаны, фелина села на постели, разминая кисти и вытянув затёкшие ноги. Я приобнял её, давая понять, что всё будет хорошо, однако знахарка, не отрываясь, смотрела на Энель. Она не ответила на прикосновение.
— Энель не Апостол, просто притворялась, — сказал я, и Айштера нерешительно кивнула. После всего, что она увидела, легко было засомневаться. Даже я, затеяв эту безумную аферу, уже не был уверен, настолько ли Энель далека от Культа Ночи, как заверяла нас.
Я встал напротив ашуры, выдержав её непривычно жёсткий взгляд. На языке вертелись вопросы: почему она сорвалась? Для чего приказала привести прорицательницу? Не повредит ли её импровизация нашим общим планам? Усилием воли я прогнал их; они оставили после себя жгучее послевкусие неутолённого любопытства.
— Проклятие, — выдохнул я.
— Что-что?
— Прокляни барона. И спрячь проклятие от тех, кто мог бы обнаружить его, хотя бы от слабых жрецов этих земель, чтобы гибель Такеши не связали с нами. Пусть через пару дней его настигнет смертельная болезнь, скоротечная, но мучительная. Сумеешь навести её? И не только на него — на его семью. Жену и сына. Они тоже в Культе Ночи. Уверен, никто не будет горевать, если они умрут, помучавшись напоследок. Главное — не затягивать, не то приедут умелые целители или жрецы. Два-три дня, не дольше.
— Роман! — воскликнула Айштера. Я проигнорировал её крик, наполненный ошеломлением и болью. В лицо ударила краска, но я сдержался и не повернулся к фелине.