— Зачем ты ходил на кладбище? — наконец выговорил Жалий.
— В ауле прошел слух, что ты беседуешь с духом своего отца на его могиле. Вот я и хотел увидеть, как ты это делаешь. Но оказалось, что вместо духа ишана на кладбище явился кто-то другой. Я хорошо видел, что это не дух, а человек. Кто же он?
Пока Айдос говорил, Жалий успел оправиться от испуга.
— Давай объяснимся, — сухо сказал он. — Чего ты хочешь?
— Я уже сказал, — ответил Айдос, — хочу знать, кто этот человек, с которым ты встречался на кладбище, что ему надо в нашем ауле? Мне кажется, это чужой и враждебный нам человек.
— Ничего ты не понимаешь, Айдос, — тихо и ласково заговорил Жалий. — Этот человек не враг, а друг нам, нашему народу. Он враг для тех, кто хочет, чтобы мы презрели законы Корана, обычаи предков и разгневали аллаха. Но человек, которого ты видел, и с ним храбрые джигиты-басмачи не допустят этого. Они борются против неверных большевиков, они уничтожают только тех мусульман, что стали на путь неверия и помогают красным.
— Но разве я не могу оставаться добрым мусульманином и помочь человеку, попавшему в беду, даже если он большевик? Ведь он такой же каракалпак, как я. Разве мы не братья? — спросил Айдос.
— Никогда и ни за что человек, нарушающий заветы аллаха, законы Корана, не может быть твоим братом. Он всегда враг и только враг. Запомни, Айдос: если ты где-нибудь обмолвишься хоть единым словом о том, что видел и слышал ночью на кладбище, ты будешь уничтожен. И не только сам, но и жена твоя Нурбике, и твой любимец Нагым, заменивший тебе внука. А дом твой сожгут и пепел развеют по ветру.
— Чем я заслужил такую кару?
— Еще не заслужил, но заслужишь, если будешь соваться не в свои дела, — раздраженно сказал Жалий. — Своей болтовней ты можешь принести нам большой вред. Так что держи язык за зубами. А если расскажешь кому-нибудь, пеняй на себя, я сразу узнаю об этом. Басмачи не откладывают мести, час расплаты наступит, как только ты проговоришься. Если же будешь молчать, живи спокойно, никто тебя не тронет, и долги твои я спишу.
Айдос подавленно молчал, опустив голову.
Жалий неподвижно сидел против него и криво усмехался, когда старик поднял голову и встретился с ним взглядом.
— Молчишь теперь? О чем ты думаешь? Не знаешь, что делать? Или тебе жизнь не дорога, или ты отдашь под нож Нурбике и Нагыма?
Айдос поднял руки и замахал ими, будто отталкивая страшное видение:
— Нет, нет! Я ничего не скажу, ничего не было…
— Вот и хорошо, — отозвался Жалий, — именно так: ничего не было. Это лучше всего. А теперь отправляйся домой и забудь навсегда, что ты был ночью на кладбище.
Айдос поднялся, провел ладонями по лицу, по глазам, будто стирая ночной кошмар. Потом крепко потер голову и шагнул из комнаты. Жалий проводил его до дверей дома:
— Так помни же уговор, Айдос.
— Буду помнить, ишан.
…Едва сдерживая охватившее его глубокое волнение, Айдос возвратился домой. Неотступно сверлила мозг одна мысль: «Надо что-то немедленно делать. Но что именно? Как предотвратить беду? Безусловно, надо сообщить в ревком о связи Жалия с басмачами, обо всем, что говорил Ниязбамбет на кладбище… Но как спасти Нагыма и Нурбике? Отослать их куда-нибудь? Но куда и на какие средства? Правда, Нагым сейчас в Акбетке, гостит у дяди Оринбая, но со дня на день может вернуться. А если даже он там задержится, то как быть с Нурбике?.. И потом, еще неизвестно, как сообщить ревкому о своем открытии. Ехать туда немедленно! А как же быть с ловом рыбы для голодающих? Хорошо ли, что он, Айдос, окажется в стороне от помощи, о которой просит рыбаков сам Ленин? Конечно, это будет плохо… Кажется, лучше всего сначала посоветоваться с Андреем…
Длинным показался Айдосу короткий осенний день. С трудом дождался он, пока начало вечереть. Обычно в это время возвращался Андрей, который любил побродить в камышовых зарослях и каждый раз приносил оттуда пяток, а то и целый десяток яиц из гнезд диких уток.
Айдос поджидал Андрея, сидя на пороге дома, ничем не выдавая своей тревоги, внешне спокойный и будто даже сонливый. Сощурившись в лучах заходящего солнца, он не сводил пристального взгляда с дороги. Наконец, увидев быстро идущего Андрея, старик поднялся и вошел в дом.
Вскоре они уже сидели на кошме и ели неприхотливый ужин, приготовленный бабушкой Нурбике, — немного овечьего сыра с лепешкой.
— Хотелось бы вкуснее вас накормить, — как бы извиняясь, тихо сказала она, — да вот старик мой давно в море не ходил, рыба кончилась; поешьте вареных яичек, свежие, хорошие яички. Спасибо, Андрей принес.