Безвременье вздохнуло! Нет, не так. Безвременье вздохнуло, выгнулось, застонало, застенало разными голосами, словно оставленная любимым женщина. Каплями слез стек на стежку туман, перебор струн, который, я слышала у себя в голове вдруг сбился, сменил тональность, перемежая мелодию фальшивыми высоким нотами. Качнулись, хлестая по лицу, ветки кустов, темнота сгустилась, схлопнулась, поглощая дорогу, нить перехода приподнялась, изогнулась петлей и стегнула по безвременью. Мир мигнул и...
Все. Стежка легла под ноги, и запела чисто-чисто, туман поднялся в воздух. Тьма снова отступила по краям обтекая нить, как изоляция покрывает медный провод под напряжением. Словно кто-то покрутил на старом телевизоре рукоятки громкости и яркости.
- И это все? - рассмеялась я, чувствуя, как привычное, низшие, уже привычное, удовольствие наждаком прошлось по коже, - Конец света отменяется?
Я поднялась, прижимая к себе рюкзак, встретилась взглядом с испуганными алыми глазами за границей тьмы. Очень испуганными, что, насмешило меня еще больше. Опьянение перехода, так и осталось опьянением терпким и бесшабашным. Я застегнула молнию, накинула лямку на плечо и, понимая, что тяну время, проговорила:
- Потерпи, - я похлопала по черной ткани и с неохотой сделала первый шаг.
Голубого гостевого дома у подножия холма не было, он исчез в зареве того пожара, и брежатый не стерег вход в Заячий холм, и в его руках не было хрупкого хрустального колокольчика. Никого не было, только пустая тропа.
Я спускалась, разглядывая стволы-великаны, дома, выстроенные на месте пожарищ и высокий холм, на котором бил чистый источник. Улицы были прямыми, словно вычерченными по линейке, на меня оглядывались. Старая карка, плюнула прямо под ноги, молодой человек издевательски поклонился, в нос ударил запах сгоревшего молока... лгун. Маленькая девочка с косичками и розовыми бантами разревелась. Один молодой ведьмак остановился, провожая меня взглядом, а потом вдруг сорвался с места и побежал, от него оглушающе разило страхом и радостью. Он словно стоял на краю гигантской ямы и знал, что вот-вот туда спрыгнет. Знал, боялся и был в восторге от неизвестности, ждавшей на дне. Ибо там сидел волк.
Чудно меня встречают, с душой. Как бы не расплакаться.
Парк-на-костях совсем не пострадал от пожара, огонь так и не решился переступить его границы, пройтись по хрустящим гранитным дорожкам, подпалить кору шумящих листвой гигантов, раскалить металл скамеек, на которых никто не сидит, лизнуть покосившиеся каменные надгробия...
Я остановилась у первой линии, спину буравили чужие взгляды, так зрители в зоопарке смотрят на особо экзотичного зверя. Видимо придется привыкнуть... но как же от них чесалась спина, хотелось обернуться и рявкнуть, чтобы занимались своими делами. Человеком быть намного проще.
Первое надгробие вросло в землю наискосок, второе лежало на земле. Знаки на раскрошившейся поверхности просматривались очень смутно. Стрелочка, перевернутая буква "П", кружок. Я присела и присела с камня грязь... не кружок, всего лишь овал.
Два раза мне попадись крестики, один раз круг и куча других непонятных символов. Я соскребала мох со старых камнях, каждый раз надеясь на чудо, но оно каждый раз откладывалось. Одна из могил ближе к восточному краю парка так просела, что мне пришлось соскребать с камня землю и выкапывать весело качающие желтыми головками одуванчики. На последнее надгробие, тоже давно лежащее на земле, я села и вытянула ноги, задрала голову и посмотрела на голубое небо. Макушки высоких деревьев качались, вызывая легкое головокружение. Простая задачка обрастала неожиданными трудностями. Могилы отмеченной крестом и кругом здесь не было.
Велик соблазн прикопать артефакт прямо здесь на краю кладбища и пусть мертвые сами разбираются... Но я знала, что не могу так поступить. И дело не в совести, и не в обещании. Дело в том, чем может обернуться такой поступок, Киу была очень лаконична в том сне. Если не я, то Алиса.
- Слав, - продолжая смотреть на небо, тихо позвала я хранителя Заячьего холма, - Слав, я знаю, ты меня слышишь. Ты слышишь всех на своей стежке, но...
Я почувствовала его появление за секунду до того как опустила голову и увидела. Это было похоже на... не знаю на что. Только что я была одна, а спустя мгновение рецепторов коснулось ощущение чужого присутствия. Будто делаешь шаг в темноте и знаешь, что вот-вот наткнешься на стенку, на препятствие, на что-то или кого-то, и даже ждешь этого.
- Но не ко всем прихожу, Великая - закончил за меня лысый мужчина, с оттопыренными ушами, замшевая жилетка и пожелтевшая рубашка старомодного покроя, еще один замерший на границе жизни и смерти человек, еще один человек с остановившимся сердцем. И хоть он пафосно произнес это "великая", за этим слово чувствовалось странное напряжение.
- Я оценила оказанную честь, - подхватив рюкзак и лопатку, я встала. - Мне нужна могила, отмеченная крестом в круге, захоронение Тира, одного из ошеров Великих.
- Зачем? - он поднял брови, и кожа на лбу собралась складками.
- Вернуть ему недостающую деталь, - я встряхнула рюкзаком.
- Ничем не могу помочь, - мужчина которому на вид было не больше сорока лет, посмотрел вдаль, - Жаль.
- Вы врете, - буднично заметила я, но хранитель не ответил, уходя так же беззвучно, как и появился. - Значит, мы пойдем другим путем, - резюмировала я, снова оставшись в одиночестве, и зашагала по хрустящей гравийной дорожке.
С чего начинаются любые поиски? Любой в нашей тили-мили-тряндии ответил бы, что с расспросов. С очень жестких и сладких допросов, когда один мурлыча спрашивает, а второй плюясь кровью отвечает.
Я вышла на длинную улицу, к которой примыкал Парк-на-костях, оскалилась и одним стремительным движением скользнула в придорожные кусты акации. Оттуда несло любопытством и патокой. Так сладко могут пахнуть только дети, они не думают о последствиях и редко испытывают страх. Чаще испуг.
Вот и сейчас, изменяющийся - мальчик лет шести в перемазанной землей рубашке вздрогнул, когда я ухватила его за руку, попытался вырваться и клацнул зубами так, что мне пришлось бросить рюкзак и схватить упирающегося звереныша за шею, впиваясь ногтями в кожу и вытащить на тротуар.
Пацан посмотрел на меня огромными голубыми глазами и вдруг заревел, громко с надрывом, от всей своей отчаявшейся души. Взгляды все еще сверлившие спину, мгновенно сменились с лениво - любопытствующих на тревожные. Дети они и на стежке дети, слишком ценный товар, чтобы разбрасываться понапрасну.
- Чего ревешь? - спросила я, выпуская тоненькую шейку, которую так легко переломить одним неловким или наоборот слишком ловким движением.
- Ааа, - ответил мальчишка, понял, что свободен, отбежал на два шага, остановился, и вытер лицо рукавом, красноречиво всхлипывая.
- Чего орешь?- повторила я, - Когда подглядываешь, будь готов огрести по ушам.
- А-ага, - на распев проговорил оборотень и спросил, - А вы меня не съедите?
- Еще не решила, - ответила я, он нерешительно заулыбался, безошибочно уловив в словах иронию, - Бабка говорила, что Великие, съедали по дюжине детей на завтрак.
- И ты тут же побежал за мной следить? Очень хотелось умно - он отвел глаза, - Бабку слушать надо, - я покачала головой, - Предлагаю сделку, я не съем тебя на завтрак, а ты покажешь мне, где живет староста?
Вместо ответа мальчишка фыркнул и сделал еще один опасливый шаг назад. А потом еще один...
- Третий дом от центрального перекрестка, большой с синей крышей - прокричал он уже на бегу и добавил, - А мама говорит, что я невкусный!
- Ну, раз мама говорит, - вытащила из кустов рюкзак, - Маму тоже надо слушать, но я бы на твоем месте не проверяла.
Дом у старосты Заячьего холма был основательный и... новый. Прежний, видимо исчез в бушевавшем пожаре. Или главу стежки обуяла тяга прекрасному. Построенный из цельных бревен цвета меда, с террасой, узкими пластиковыми окошками и массивной железной дверью, он больше напоминал баню, чем жилой дом. Полтора этажа, так я называла дома, у которых на чердаке была полноценная комната... полтора этажа под непривычной синей черепицей, захочешь не пройдешь мимо.