Веник почувствовал это и поднял голову. Из пустой глазницы выглядывала тьма, губы кривила провоцирующая усмешка. Давай, скинь меня! Падальщик и сам почти желал этого.
Какого черта, он заслужил смерть тысячу раз...
Голоса шептали, плакали, звали, их песнь была почти красивой. Возбуждающей. Тяжесть чужого тела и невысказанные вопросы, на которые совсем не хочется отвечать.
Дивный исчез, мы упали на редкую траву. В бок врезался могильный камень безымянного захоронения Парка-на-костях. Рука задела брошенный рюкзак. Я вернула нас на тоже место с точностью до сантиметра.
Веник отстранился, убирая руки с исцарапанной кожи. Кольнуло сожалением, и он тут уловил его. Тихий смех падальщика отдался внутри теплым предвкушением.
- Скажи, чтобы я остановился, - потребовал мужчина, склоняясь к моим губам.
Это было дерзкое прикосновение. Дразнящее и легкое с привкусом запрета и запахом крови. Одна мысль пронеслась в голове. Она приходила и раньше, но никогда не задерживалась, по сути, очень простая.
Он не Кирилл. Все. Точка.
Губы Веника были требовательными, но... Как он сказал, я могла остановить его в любой момент. Могла думать, например, о том, как прията тяжесть мужского тела. Или о том, какого это будет. Могла предвкушать. Ощущать чужие руки на теле, чужие губы. Впервые. Я встретила Кирилла слишком рано, а поняла, что он такое слишком поздно. Моя жизнь была скучна, как у какой-нибудь безнадежно влюбленной старой девы. Истина в том, что не желала себе иной судьбы. Как сейчас не желала останавливать Веника.
Его губы изогнулись в усмешке, я почувствовала ее своими.
- Так мне остановиться? - прошептал он.
Ответ был ему известен, но он хотел услышать его от меня.
- Нет, - прошептала я.
- Повтори, - потребовал он, проводя пальцем по животу, все выше и выше.
Я приподнялась на локтях:
- Нет. Я не хочу чтобы ты останавливался. Так достаточно громко? Или повторить?
Его ладони снова скользнули на талию, комкая ткань, на миг мужчина отстранился, чтобы стащить с меня рубашку, мы задели рюкзак, и там что-то загремело.
Он по-звериному заворчал, я рассмеялась. Веник схватил меня за волосы и снова поцеловал, заставляя замолчать. Резкий до боли поцелуй, от которого на глаза навернулись слезы. И их соленый вкус смешался с горечью его прикосновения. Грубость тут же исчезла, ладонь разжалась, и мы упали на землю. Я ударилась об угол надгробия... Что там на нем нарисовано? Круг? Квадрат? Не важно.
Дыхание смешалось, Языки соприкасались, словно танцуя, подчиняясь древнему как мир ритму. Когда он отстранился, я потянулась следом. Его ладони легли на грудь лаская сквозь тонкую ткань белья. И разочарованный вздох сменился требовательным стоном. Веник подцепил лямки бюстгальтера и дернул, легко разрывая ткань. Разрывая и отбрасывая в сторону.
Обнаженной кожи коснулся прохладный воздух. Веник замер, приподнявшись на руках. Он смотрел на меня, на мое тело, так смотрел... Один горящий желанием глаз и черная пустота пустой глазницы. Его взгляд дарил не меньшую чем руки ласку, от которой кожу начинало невыносимо покалывать.
- Коснись, - прошептала я.
Веник поднял голову.
- Коснись меня.
На этот раз никакой усмешки, никакого торжества, лишь предвкушение. И ожидание, которое само по себе сладко.
Его ладони накрыли грудь. Пальцы дразнили, сжимали... А потом руки сменили губы, я выгнулась, шершавый язык царапал кожу. От рубашки Веника остались одни лохмотья, я сдергивала их, не задумываясь. Грязь, пот, засохшая кровь. Ничего не имело значения. Ткань сползала с него лоскутами, как отжившая свое кожа. Рука нерешительно замерла у обнаженного плеча.
Он оторвался от моей груди и, не поднимая взгляда, приказал:
- Коснись меня... Коснись, ну же! - кожу обожгло дыханием.
И я дотронулась, провела пальцами по плечу, груди, спустилась к животу. Он судорожно выдохнул. Напряженные мышцы чуть подрагивали, кожа теплая. Я уцепилась за пряжку ремня, просунув пальцы под пояс джинс. Веник зарычал, отбросил руку, и теперь уже сам склонился над моими брюками, дергая ткань, бегунок молнии, стаскивая кроссовки, сдирая штанины. Я низко, не узнавая своего голоса, смеялась, помогала или больше мешала, не знаю. Кожи касался ветер, мелкие уколы острых камней, травы... А еще взгляды, тоже жадные, тоже нетерпеливые, тоже чужие.
- Они смотрят, - прошептала я.
Веник схватил мою лодыжку, коснулся губами щиколотки, потом икры, лизнул колено.
- И пусть смотрят, - ответила я сама себе.
Пусть смотрят, пусть докладывают, и я даже знаю кому. Мысль была приятной. Я хотела чтоб он узнал, чтоб почувствовал... Или ничего не почувствовал. Говорят, демоны не умеют. Пусть так. Сегодня я буду делать это за нас обоих.
В Венике мелькнула едва ощутимая горечь. Он коснулся губами внутренней стороны бедра, язык оставил на кощее влажный след. Мучительная ласка, Мучтельно-неприличная, но я не хотела, чтобы она заканчивалась. Никогда. Я запустила руки в его вечно растрепанные волосы, пальцы скользнули по запекшейся крови, по ране, что нанесла я, взяв в ладони стежку.
- Больно?
- Нет, - Веник посмотрел в глаза, перехватил мою руку и завел себе за спину. - Это хуже.
А там... там все было перепахано, перекорежено, перевернуто.
- Веник... - охнула я, коснувшись застрявшего над лопаткой когтя крючника.
Но он снова закрыл мне рот поцелуем, и только потом ответил:
- Веник. Запомни, - я снова ощутила его прикосновение к бедру и выше. Раздался едва слышный, мягкий треск, и в его руке оказалась последняя часть моей одежды. Разорванные трусики полетели на могильный камень.
- Твоя спина...
- Плевать, - он схватил меня за руку, дернул на себя, увлекая следом.
Веник упал назад, на раны, на камни, задевая боком могильную плиту. Горечь сменилась сладкой вспышкой боли. Он отбросил волосы с лица, легко пробежался пальцами по спине, словно пианист клавишей рояля, опустил руки ниже, сжал ягодицы.
И я поняла, что больше не могу, это выносить. Что мне на самом деле наплевать на все, даже на боль, и на взгляды, на чертову горечь. Хватит. Сегодня, сейчас, буду думать только о себе.
Я выгнулась, отстраняясь, и села на мужчину сверху. Пряжка ремня казалась холодной и неподатливой, ткань брюк лишней, собственные пальцы неуклюжими и неповоротливыми. Его запах изменился, став терпким, колючим и притягательным. Хотелось потереться о его кожу, провести пальцами, потом губами... Нетерпение обжигало. Ни минуты промедления. Ни разговоров, ни воспоминаний, ничего.
Наши руки соединились. Как и наши тела. Так долго сдерживаемый огонь ворвался внутрь меня. Пальцы переплелись. Одно движение бедер за другим. Пламя внутри и лед снаружи. Шепот ветра. Мой вдох, его выход. С каждым разом все быстрее и быстрее.
Веник что-то пробормотал, и вдруг поднялся, сел, заводя наши соединенные руки мне за спину. Сухие шершавые губы коснулись моей груди. Я дрожала, я приподнималась и опускалась. Еще раз и еще. Сладкая пытка не кончалась. Его руки сжали мои, зубы прикусили кожу. Миг острой, как нож боли... И все исчезло.
Я сама превратилась в пламя, в пульсирующий огонек, который так легко задуть.
Веник рычал, все еще впиваясь в мою плоть. Рычал и содрогался. Его удовольствие слилось с моим, укутало, закружило, зазвенело в ушах. Сердце остановилось. И на миг все показалось таким ясным, таким чистым.
Плюс и минус. Два полюса. Огонь и лед. Сейчас со мной был огонь.
Кажется, мы упали обратно на редкую колючую траву. Кажется, лежали так долго. Не знаю. Луч солнца попал в глаза, я заморгала, пошевелилась, скатилась с Веника и села. Он лежал на спине, положил руки за голову и всматривался в далекие кроны деревьев.
Падальщик не сказал ни слова, даже не отреагировал. Что ж молчание после секса мне было знакомо. Когда сказка заканчивается не надо открывать рот и говорить. Не надо все портить.