Темнота, вокруг непроглядная темнота и сладкий стальной запах. Он не видит её, но находит на ощупь. Длинные мягкие волосы, острые локти, хриплые всхлипы и кровь… Господи, как много крови!
«Всё хорошо, слышишь меня? Как тебя зовут? Эй, не отключайся!»
«Почему… ты меня… не спас… Сол?» – голос почти неразличим за тяжёлым, с присвистом, дыханием.
«Я спас тебя. Теперь всё будет хорошо», – отвечает он уверенно, но крови слишком много. Она пульсирует под прижимающими рану пальцами и капает ему на руки ещё откуда-то сверху. «Всё будет хорошо, слышишь? Но я не Сол».
Глава 5
Берен знал, чем становится для него агония тех, кого он убил. Во что превращаются их кошмары и кошмары тех, с кем у него возникла крепкая эмоциональная связь. С живыми проще: с живыми её ещё можно разорвать, заставив себя забыть о них, а их – о себе, навсегда исчезнув из их судеб. Но его мертвецы всегда с ним, стоит лишь закрыть глаза. Они и вся их боль, которая теперь его боль. Стоит лишь задремать…
Но он не знал, когда его собственные воспоминания перестали быть воспоминаниями. Не заметил, когда они превратились в обоюдоострые клинки, пронзающие его мозг, его сердце, его горло. Они появлялись из ниоткуда, они терзали, кромсали и резали, и для этого даже не требовалось спать.
Слишком много крови. Маленькие мёртвые девочки. Растерзанные тела родителей. Помятые, закапанные бурым странички любимой детской книжки. «Что ты всё время таскаешь с собой эту сказку, она тебе в бою поможет, что ли?»
«Не стреляй, мать твою!!!»
«Нужно немножечко побыть смелым, милый!»
Байк вильнул, едва не слетев с дороги. Берен мотнул головой, прогоняя подступающую дремоту, кишащую чужими голосами. Мутная зелёная пелена перед глазами до сих пор не прошла, как и гудящий в унисон с мотором туман в голове. Возможно, именно из-за них Берен свернул на объездную дорогу и опомнился только спустя пару часов пути. Поворачивать обратно на главное шоссе поздно: ночлега до захода солнца не найти.
По обе стороны дороги раскинулись луга, поросшие лопухами и травой в человеческий рост. Вдалеке, на фоне закатного неба, торчали острые пики еловых верхушек. «У леса была заправка и три гостиничных номера, – вспомнил Берен, – как раз успею до темноты. Переночую, а утром вернусь на шоссе».
Добраться туда до наступления ночи он успел, но вместо заправки и гостиничных номеров Берена поджидал лишь чёрный остов сгоревшей двухэтажной конструкции.
– Твою ж лисью… – пробормотал он, обходя пепелище кругом.
Всё прогорело настолько, что никакого укромного уголка, где можно было в относительной безопасности переждать ночь, не осталось. Берен вернулся к байку, посмотрел на темнеющее небо. Выбора нет: придётся ехать всю ночь. В движении на большой скорости шансы стать чьим-то ужином сокращаются, хоть и не исчезают полностью. Он снял Макса с его «штурманского» места и втиснул за пазуху, застегнув мотоциклетную куртку так, чтобы наружу торчал только лисий нос.
– Ничего, приятель, в тесноте, да не в обиде, – ответил егерь на его недовольное фырканье. – Не слишком удобно, зато никакой волчок за бочок не цапнет.
Пытаясь устроиться хотя бы с минимальным комфортом, Макс долго сопел и возился, пихая хозяина острыми локтями и то и дело втыкаясь ему в живот искусственной лапой. Но стоило только въехать во влажную тьму ночного леса, он затих, и теперь Берен чувствовал лишь частые удары маленького сердечка пониже своей груди да тёплое дыхание, щекотавшее его шею.
В свете фары под колёса байку разматывалась полустёртая белая полоса, баюкая, словно колыбельная. Вдоль дороги громоздились причудливые тени непроглядной чащи, тянули свои руки-ветви к человеку и его зверю, когда-то принадлежавшему лесу. Ночь глядела на них провалами тёмных дупел, дышала терпкой мшистой сыростью и скалилась звёздами. И где-то в дремучем сердце наверняка уже пробудились нефритовоглазые, костлявые и угловатые, словно нарисованные росчерком угля, изменённые звери, и лес уже вёл их на охоту, маня тёплым человечьим запахом…
Вдруг белый свет фары выхватил что-то на обочине. Выхватил и сразу потерял, оставив позади в темноте, но изображение словно отпечаталось на сетчатке глаза, и Берен смог разглядеть его уже после того, как проехал. Лось. Точнее то, что задумывалось природой как лось, пока не вмешалось человеческое биооружие, превратив его в огромного горбатого зверя со шкурой плешивой и клочковатой, словно над нею поработала гигантская моль. У лося были непропорционально длинные ноги с узловатыми коленями и мощными раздвоенными копытами, фосфоресцирующие зелёным глаза, заскорузлая, перемазанная чем-то бурым борода. Из пасти по обе стороны морды торчали неровные клыки. С не менее острых, чем клыки, раскидистых рогов свисали обломанные ветки, длинные лоскуты мха и нечто, похожее на чей-то полусгнивший кишечник. Чудовище запрокинуло голову, сотрясая лес гортанным рёвом, и сорвалось с места за мотоциклом.