После этого Барма надел уже другую, чистую желтую одежду и вошел во двор отцовского дома, где по четырем углам стояли стволы бамбука и банана, а между ними висели гирлянды цветов. Посредине этой своеобразной изгороди были поставлены глиняные сосуды, наполненные водой из священных рек. Барму посадили во внутрь изгороди лицом к востоку. Затем внесли медный сосуд, наполненный перемешанными водами священных рек, а на него поставили большой медный таз. На дне таза с внутренней стороны бамбуковой палочкой была начертана шестиконечная звезда, которая носит название шаткон. Эта звезда является символом присутствия основных шести богов на обряде. Затем Барма поклонился звезде и начал читать заученную молитву, выполняя одновременно указания стоявшего рядом с ним брахмана. Потом Барма налил в таз священную воду и молоко, положил в него цветы, зерна риса, масло, мед, фрукты и медные мелкие монеты.
Читатель, видимо, заметил, что в обрядах очень часто фигурирует медь. Непальцы считают, что медь является священным металлом. По мнению непальцев, медь — одно из лучших средств: вода, находившаяся в медном сосуде, хорошо залечивает раны, особенно болезни глаз, способствует лучшему пищеварению и лечит желудочно-кишечные заболевания.
Затем Барме надели на ноги шлепанцы, которые держались на ногах посредством палочек, зажатых между большим и вторым пальцами. Эти шлепанцы играют существенную роль в обряде. Непальцы считают, что между большим и вторым пальцами ноги находится нерв, который непосредственно связан с половыми органами мужчины. Поэтому, когда молодой человек надевает шлепанцы, палочка, прикрепленная к ним, давит на этот нерв и напоминает хозяину шлепанцев, что он холостой и до женитьбы не имеет права заглядываться на женщин.
В доме ревностного индуиста всегда имеется угол или комната-храм с изображением индуистского божества. Индуист к своему божеству обязан подходить только в таких шлепанцах. Но приблизившись к нему, молящийся снимает с ног шлепанцы, кладет их рядом с собой и садится для молитвы, скрестив ноги. К этому месту не разрешается подходить детям до шестнадцати лет и незамужним женщинам. Интересно отметить. что в таких же шлепанцах в Японии ходят студенты и холостые мужчины.
Затем Барме вручили лук и стрелы, а под мышку правой руки положили шкуру оленя.
Брахман накрыл Барму куском желтой материи (цветом мира и спокойствия) и сказал ему «дикша», то есть слова напутствия. «Дикша» означает, что молодой человек стал взрослым и может сам решать свою судьбу — остаться ли после обряда совершеннолетия в доме родителей или уйти в лес в отшельники.
Брахман кроме дикша дал Барме также впервые джанай — шнур, который представители высших каст постоянно носят через левое плечо. В период траура джанай обычно перевешивается с левого плеча на правое.
Получив из рук брахмана лук, стрелы и сложив в горсть руки, как нищий, Барма стал просить рис у присутствующих на церемонии людей. Вначале он обратился к матери, сказав: «Мать Ганга, мать всего, дай мне пищу». Когда мать насыпала ему в руки несколько зерен, он бросил их в костер, горевший рядом с медным тазом. Затем ему подали рис остальные. Причем давали по нескольку килограммов каждый. Он клал этот рис отдельно, так как знал, что он предназначен для его семейного брахмана как награда за труд. Затем в сопровождении своего дяди Барма пошел в храм Ганеша, куда они направились в обход, стараясь ни в коем случае не пересекать реку. Река — это граница дома, считают непальцы, и если юноша в процессе обряда совершеннолетия пересечет реку, то это означает, что он покинул дом.
В храме дядя спросил Барму, решил ли он идти в отшельники (садху) или возвратиться домой. Если бы Барма решил пойти в садху, то дядя стал бы его уговаривать не делать этого, а если бы уговоры не помогли, то Барма должен был не возвращаться домой, а отправиться навсегда в лес. Но Барма остался дома — он поклонился Ганешу и возвратился с дядей под отчий кров, где сменил одежду, наелся как следует, и теперь к нему уже все обращались не как к сыну, а как к равному.
Ни один порядочный индуист не выдаст свою дочь замуж за мужчину, у которого не было обряда совершеннолетия.
Продолжая свой путь в поисках сведений о разливе реки Бакры на опушке леса, мы увидели группу павлинов. Они спокойно расхаживали по поляне и клевали какие-то зерна. Необычайно красивая окраска и длинный хвост придавали им вид сказочных птиц. Не зря в Индии павлин считается царем птиц и охраняется правительством. Даже тигр, наводящий страх на всех обитателей джунглей, не в силах устоять перед красотой павлина и часами ходит за ним, любуясь окраской оперения. Но птицы заметили нас. Разбежавшись на длинных ногах по поляне, они подпрыгнули и взлетели в воздух. С места павлин подняться не может — мешает длинный хвост. Вот почему ему, как и самолету, требуется площадка для разбега. Поднявшись в воздух, павлины скрылись за деревьями, разнося по джунглям скрипящий крик опасности «маджу, маджу». Видимо, за свой голос и скрипящий крик они получили название маджур.
По дороге нам попались следы медведя, которые вели в чащу.
Мы вошли в лес, разогнав большое, голов в пятьдесят, семейство обезьян. Они разбежались по веткам деревьев и сверху внимательно следили за нами. Вдруг под кустом низкорослого дерева около ручья мы увидели приготовившегося к прыжку громадного леопарда.
Не долго думая, я вскинул винтовку и выстрелил. Леопард остался лежать на месте. Через него перескочило какое-то животное и, сделав огромный прыжок через ручей, скрылось в лесу. Это был второй леопард. По-видимому, в лесу происходила охота леопардов на любопытных обезьян. Когда я слез со слона, то около леопарда лежала с разодранной лапой мертвая обезьяна, а на кусте прямо над тяжело дышавшим в предсмертной агонии леопардом сидел маленький обезьяний сосунок и визжал от страха. Я поставил винтовку к дереву, а сам полез за сосунком. Детеныш стал прыгать по веткам, и мне его не удавалось схватить. Тогда я попросил погонщика, чтобы он заставил слона нагнуть в мою сторону кусты. В это время леопард сделал свой последний прыжок и, уткнувшись мордой в куст, свалился в ручей. Я в испуге отскочил в сторону. Но обезьяньего сосунка уже не было, он куда-то скрылся и, видимо, дрожа, сидел где-нибудь высоко на дереве и смотрел на труп своей матери. Мы взвалили леопарда на слона и пошли к себе в лагерь. Так был убит третий и последний хищник за все наше путешествие по лесам Непала.
Мы вернулись в лагерь поздно вечером, когда уже все были в сборе и ждали нас к ужину. Николай Иванович подошел к нам, повертел в руках голову леопарда и сказал:
— Не этого ты убил. Сегодня, когда мы возвращались домой, передо мной в метрах пяти перепрыгнул просеку огромный тигр и скрылся в тростнике, совсем рядом с лагерем… Рабочие испугались и не решились идти дальше. Вот того тигра надо было бы тебе пристукнуть. А то теперь опять рабочие будут волноваться и выходить на работу только после рассвета.
Сказав это, он почесал руки, на которых была видна мелкая красная сыпь. Я спросил его, в чем дело. Николай Иванович махнул рукой, вновь почесал руки и сказал:
— Да вот попал сегодня на проклятые стручки.
Я знал, что от дерева, которое называется каусо, почти нет спасения. Оно растет обычно в лесу. На ветвях висят красивые коричневые стручки. Кажется, что они покрыты бархатом, настолько приятны на вид. Но если путник случайно дотронется до них, они щедро одаряют неосторожного мелкими, как пудра, семенами, напоминающими стеклянный порошок. Если такая пудра попадет на голое тело, то оно начинает зудеть и очень сильно чесаться. Рабочие обычно в таком случае приносили какую-то зеленую травку и терли ту часть тела, на которое попала пудра, после чего зуд прекращался. Если этой целебной травки поблизости не оказывалось, то они с помощью кукри рубили лианы чжодело, из которых обильно тек сок, и им вытирали пораженные места. Николаю Ивановичу вряд ли можно было позавидовать в тот день. Он сидел за столом, ел традиционную рисовую кашу и чесал руки.