На первом этаже главного здания, имевшем вид довольно темной террасы, на полу и столах стояли различные фигуры будд, шив и вишну. Все они, как и полагается в музее, были калеками. У каждого чего-нибудь не хватало: или руки, или ноги, или головы. Затем по небольшой лестнице мы поднялись на второй этаж, где в огромных полупустых залах с колоннами на стенах висели всевозможные образцы оружия, начиная от непальских кукри и кончая мушкетерскими шпагами и мушкетами. Больше всего было кукри, принадлежавших непальским полководцам, развешанных в затейливые ряды в виде полумесяца, солнца, треугольника. Здесь же хранилась непальская пушка, сделанная из нескольких слоев кожи. Эта пушка устанавливалась на спине слона. Из нее было произведено четыре выстрела. Поодаль стояли еще две пушки, но уже английского образца, которые были захвачены в качестве трофеев в англо-непальскую войну 1814–1816 годов. Английские войска в первые дни войны терпели поражение за поражением; эти трофеи достались непальским воинам в 1815 году, после разгрома отряда наемных войск под командованием английского капитана Сиблея.
Рядом с привычным нашему глазу оружием висели какие-то странные металлические диски. Нам объяснили, что это необычные снаряды; непальские солдаты метали их наподобие бумерангов, и, как утверждают экскурсоводы, при попадании диски могли отрубить голову. Зал напоминал скорее всего не музей, а арсенал. Пожалуй, не без основания и весь музей многие называют арсеналом, за большое количество хранящегося в нем оружия.
Между третьим и вторым этажами, в небольшой пристройке, находится отдельная комната, в которой помещается истинно музейная редкость, неведомо каким образом попавшая в долину Катманду, — почти невредимые челюсти кита. На наши удивленные вопросы о том, как эти кости попали в Непал — страну, отстоящую от ближайших морей на сотни километров, один из служащих музея ответил, что маг силой своих чар принес их из Тибета! Нам сразу стало ясно, что здесь, в музее, никто не сможет на этот вопрос дать вразумительный ответ. Тут же, в этой комнате, находится гигантский череп слона и несколько «жемчужин», будто бы найденных в голове личного слона премьера Непала из семейства Рана — Джанга Бахадура. Самих «жемчужин» я не видел. Однако служащий музея сказал, что они хранятся в особой кладовой музея. На общее обозрение администрация боится их поставить, как, впрочем, и изделия из золота, поскольку опасаются нападения бандитов.
— А охрана у нас сами видите какая, — закончил разъяснение служащий музея, явно намекая на себя и рядом стоявшего тщедушного старца.
Выйдя из комнаты, где находятся челюсти кита, мы по деревянной лестнице, напоминающей чем-то лестницу между горницей и гостиной в старинном русском доме, направились на третий этаж, где сразу же перед нами предстала галерея хорошо выполненных портретов почти всех премьеров из семейства Рана. В этом же зале под стеклами столов экспонируются древние рукописи на санскрите, непали, невари и тибетском языках, а также образцы английских и непальских орденов, монет и грамот. На стенах висят ковры и картины с изображениями охотничьих похождений когда-то могущественных махараджей Рана. Далее в глубине зала расположен уголок чучел основных видов животных, которыми богаты леса Непала. Многие из них хорошо выполнены. Однако чучела почему-то наводят скуку, и хочется поскорее выйти на свежий воздух.
Второе здание музея двухэтажное. Оно стоит напротив главного здания. В нем очень мало посетителей, и мы почти одни бродили по комнатам. В первом этаже в основном лежали всевозможные рукописи, относящиеся к XII–XIX векам и ранее, на тибетском языке и санскрите. Тут же множество скульптур различных богов и богинь. Многие из них сделаны из бронзы и восхищают посетителя своим прекрасным исполнением.
Из внутренних залов деревянная лестница ведет на второй этаж. Там по стенам висят картины, выполненные местными непальскими художниками.
Осмотрев музей, мы направились домой. Когда наша компания подошла к реке Багмати, мы увидели небольшой индуистский храм, утопавший в зелени. У входа в храм на каменной плите сидело несколько человек, чем-то напоминавших своим видом нищих у православных церквей. Я подумал, что сейчас надо будет раздавать милостыню, и уже было полез в карман за мелочью, как наша спутница — непальская девушка остановила меня и попросила снять с ног обувь — в индуистский храм входить можно только босиком. Я снял ботинки и хотел снять носки, но стоявший рядом со мной старик махнул рукой, что, видимо, означало иностранцам можно и в носках. Войдя в храм, я, как и другие, сделал намастэ и обошел кругом алтарь с изображением богов, затем бросил на них несколько Горстей недоваренного риса и красной пудры, положил около Ганеша — бога мудрости с головой слона — несколько желтых цветков и, выбирая посуше место на каменном полу храма, медленно направился к выходу, где меня ждали остальные наши товарищи.
У входа в храм был перекинут настил для перехода через реку. Не дойдя метров двадцати до другого берега, мы увидели на нем большой костер и удивились. Зачем в такую теплую погоду костер из хороших дров, которые очень дорогие в Катманду? Когда же мы подошли поближе, то я невольно содрогнулся, так неожиданно было представшее предо мной зрелище: из наваленных головешек, которые ласково лизал огонь, выглядывала слегка обуглившаяся человеческая нога. Оказалось — жгли покойника. Впоследствии его прах будет сброшен в реку, и течение реки унесет его далеко в Индию, в священную реку Ганг.
Пройдя лабиринт узких улиц, по которым с хрюканьем бегали черные поджарые маленькие свинки, мы вышли в переулок, где на длинных шестах сушилось белье и одеяние местных щеголих — сари. Сари — это кусок материи длиною около пяти метров, в который с большим искусством обворачивают свое тело непальские женщины, делая из него изящное одеяние. Рядом у колонки с водой женщины стирали белье, но довольно странным способом. Они били мокрыми рубашками по камню, изредка поливая их водой. На одной из улиц мы увидели толпу. Она окружила сидящего на обочине дороги бродячего лекаря. Перед ним стоял небольшой ящик с огромным количеством различных баночек и пузырьков со всевозможными лекарствами. Он лечил вывих руки. Больной сидел напротив него и кривился от боли. «Врач» время от времени открывал одну из бутылочек, брал на палец жидкость и смазывал ею плечо больного. Затем медленно поворачивал из стороны в сторону руку больного. Через несколько минут удивленные зеваки увидели две сияющие улыбки. Умение «врача» и терпение больного достигли желаемого результата — рука встала на место.
Пройдя переулок, мы опять вышли к площади Тундикхел и там расстались с нашими друзьями. Раскланявшись и сделав намастэ, наша группа направилась к гостинице.
В ресторане мы сели за стол, за которым уже расположилось несколько незнакомых нам индийцев. Один из них был интеллигентного вида человек, с широким открытым лицом, лет тридцати пяти. Он работал на непальском аэродроме в качестве инженера от индийской авиакомпании и, как оказалось, постоянно жил в нашей гостинице, выезжая на аэродром лишь тогда, когда прибывали в Непал самолеты его компании. Самолеты прибывали три раза в неделю, и он свободное время обычно проводил в гостинице в ожидании посетителей, с которыми можно было бы поболтать.
Узнав о том, что мы из Советского Союза, нас забросали вопросами. Когда мы рассказали, что в нашей стране по улицам не летают попугаи и не ходят слоны, все очень удивились и с гордостью объявили, что здесь мы можем насмотреться вдоволь всяких чудес. За разговорами мы не заметили, как спустились сумерки. Зажгли электрический свет, он светил вполнакала. Мы поднялись в свой номер, так же как и вся гостиница, погруженный в полутемноту. В Катманду работают две небольшие гидроэлектростанции, которые дают энергию только для освещения важнейших зданий столицы Но в зимнее время, когда реки, берущие свое начало в горах, пересыхают, эти электростанции работают вполсилы, и тогда город погружается почти в темноту.