В конце 1938 года наступило временное затишье. Исполняющим обязанности начальника управления был назначен полковник Шалин, занимавший в то время пост начальника школы по подготовке кадров ГРУ. Помнится, в управлении очень часто проводились собрания, на которых клеймили очередного «врага народа», пробравшегося в наши ряды по заданию иностранной разведки. Тут же наказывали и тех его начальников, сослуживцев и друзей, которые не обратили должного внимания на преступную деятельность этого «врага».
Руководил собраниями, как правило, начальник политотдела управления полковой комиссар Ильичев, спустя несколько лет занявший пост начальника ГРУ.
На этих «мероприятиях» я старался занимать позицию стороннего наблюдателя. Я никого не знал и меня мало кто знал. Все мои предыдущие начальники бесследно исчезли. Я не выступал на собраниях, сидел обычно в заднем ряду и молча наблюдал за докладчиком, по-своему оценивая происходящее.
Но однажды, помню, я чуть не сорвался. Обсуждали поведение молодой сотрудницы. У нее несколько дней назад арестовали мужа, капитана советской армии, сотрудника ГРУ. От молодой женщины требовали осуждения собственного мужа. Она стояла белая как полотно и только нервно теребила в руках маленький носовой платок.
Мне не за что его осуждать, — тихо произнесла она. — Он многому меня научил и — главное — преданности нашей Родине. Нет, он не враг народа. Это какое-то недоразумение.
Может быть, стоит подождать окончания следствия? — робко попытался я остановить нараставшую волну гнева присутствовавших в зале.
Но никто уже не обращал внимания на слова несчастной женщины: все было решено заранее, и ее освободили от занимаемой должности, тем самым признав без суда и следствия пособницей «врага народа».
После этого собрания Ильичев вызвал меня в свой кабинет. Начал издалека: «Как дела, как семья?» Он задавал ни к чему не обязывающие вопросы, чтобы завязать разговор. Я отвечал спокойно, односложно, прекрасно понимая, как мало начальника политотдела волнует самочувствие моей жены…
— Ты недавно вернулся из зарубежной командировки, — приступил он наконец к серьезному разговору, — поэтому, может быть, во многом разобраться не успел. Вся наша страна сейчас охвачена энтузиазмом… Борьба с врагами народа будет вестись бескомпромиссно и до конца!
Я внимательно слушал, и он, заметив это, решил перейти к конкретным фактам.
Так вот, — продолжал Ильичев, — мне не нравится, что на собраниях, где разоблачают врагов народа, ты все время молчишь.
Но я же никого в управлении не знаю, — попытался я объяснить свое поведение.
— Это не имеет большого значения. Важно высказать свою принципиальную партийную позицию.
Я продолжал молчать.
— Ну что, например, ты можешь мне сказать о Шалине?
Я, признаюсь, опешил. Речь шла о новом исполняющем обязанности начальника ГРУ. Он еще не успел поработать, а под него уже, вероятно, велся подкоп.
Я повторил те же слова: «Я его совсем не знаю».
Ильичев засмеялся:
— Ну как же ты его не знаешь? Ты чуть ли не каждый день бываешь у него на докладе. Во всяком случае, когда я иду к Шалину, то всегда вижу тебя в его приемной.
— Это верно, — пробормотал я. — Но ведь наши сугубо деловые встречи, как правило, очень коротки.
Но Ильичев не отступал.
— И долго ожидаешь ты приема? — неожиданно спросил он меня.
— Действительно, иногда в ожидании приема проходит слишком много времени, — вяло, просто, чтобы поддержать разговор, отреагировал я.
— Вот видишь, — с радостью подхватил мою фразу Ильичев. — Скоро мы будем обсуждать на партийном собрании поведение Шалина, и тебе на нем надо будет выступить.
Последние слова полковой комиссар произнес безапелляционным тоном, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Итак, думал я, скоро с моей помощью разоблачат еще одного «врага народа» — несчастного полковника Шалина.
Я ушел от Ильичева в раздумье: «Что мне делать? Может, срочно заболеть и не прийти на собрание?..» Но внутренний голос запротестовал: «Трусите вы, Михаил Абрамович, это спасет вас только на время. А почему бы вам не выступить и не сказать правду?»
В общем, наступило время партийного собрания. Народу собралось много. Ильичев сидел на месте председательствующего.
Повестка дня: «Обсуждение неправильного поведения члена ВКП(б) Шалина М. И.»
Первым докладывал Ильичев.
Я сидел, как обычно, где-то позади всех, плохо понимая речь докладчика. После выступления Ильичева начались прения. Выступавшие клеймили Шалина, заявляя, что его работа и поведение на руку врагам народа. Все происходящее отдавало массовым психозом. Я, несмотря на беседу с Ильичевым и совет собственного внутреннего голоса, выступающим в прениях не записался.