Мне сказали, что вам нужен переводчик английского языка? — спросил он.
Да, и срочно. Вы могли бы приступить к работе уже сегодня? — ответили ему.
— Я могу приступить к работе хоть сейчас.
— Тогда давайте, приходите немедленно. Мы закажем вам пропуск. Как ваша фамилия?
Как только сын назвал свою фамилию, настроение на другом конце провода резко изменилось. В конце концов, сыну сказали, что сегодня приходить не надо, когда он понадобится, ему позвонят. Так обычно завершались и другие переговоры. Я всячески пытался ему помочь, к кому только я ни обращался, но все мои потуги оказывались тщетными. Настроение у сына было отвратительным. Вадим находился на грани срыва. И все же нашелся один добрый человек, мой бывший подчиненный, который работал редактором спортивного журнала, освещавшего проблемы спорта за рубежом. Он без всяких вопросов тут же согласился принять сына на работу. К тому времени с момента окончания им института прошло больше года. Таковы «гримасы» прошлых лет…
Где-то проблема фамилии (вернее, национальности) не играла решающей роли (как это было со мной), а где-то она служила непреодолимой преградой (как это было с моим младшим сыном). Все зависело от взглядов и убеждений тех, кто решал вопросы приема на работу. Самое любопытное в истории с моими сыновьями было то, что оба они по паспорту числились русскими, поскольку их мать, моя жена, была русской. Даже моя внучка Оля испытала на себе «пагубное» влияние фамилии Мильштейн (мать ее тоже русская), но тем не менее с гордостью продолжала ее носить и после своего замужества. Спасибо Георгию Аркадьевичу Арбатову и его тогдашнему заместителю Виталию Владимировичу Журкину, которые помогли ей устроиться на работу в Институт США и Канады.
Дальнейшая судьба Вадима сложилась, впрочем, вполне благополучно. Он стал доктором исторических наук, проработал в Швейцарии около пяти лет и затем долгие годы трудился в одном из гуманитарных институтов Академии наук СССР.
Мои взаимоотношения с ГРУ в тот период носили сугубо формальный характер и касались главным образом получения тех или иных информационных материалов. Поскольку моя кафедра в Академии была переименована в кафедру разведки и вооруженных сил иностранных государств, мы помимо изучения «противника» выполняли теоретические задания, касающиеся вопросов стратегической и оперативной разведки. Обучали будущих специалистов принципам и методам работы с техническими средствами разведки, в том числе с космическими и радиотехническими. Меня как начальника кафедры время от времени приглашали в Главное разведывательное управление на отдельные совещания, сборы начальников разведок округов, показ новейших достижений военной техники. Конечно же, я не имел никаких контактов с агентурной службой.
В ГРУ в 60-е годы заместителем начальника управления служил мой близкий друг генерал-полковник X. Мамсуров.
Этот необыкновенный человек, будучи в годы гражданской войны в Испании советником республиканского правительства по ведению партизанской войны, за участие в боевых действиях был награжден двумя боевыми орденами. В Испании его знали многие. Генерал общался с Эрнестом Хемингуэем, дружил с Михаилом Кольцовым, Ильей Эренбургом. Там он познакомился и со своей будущей супругой. По возвращении из Испании Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров продолжал работать в Главном разведывательном управлении.
Потом мы с ним встретились на войне. Он командовал кавалерийским корпусом и в конце 1944 года стал командующим армией. Получил звание Героя Советского Союза. Мы были близки с ним до последнего дня его жизни, и я горжусь этой дружбой.
После войны Мамсуров окончил Академию Генерального штаба и через некоторое время его приняли на работу заместителем начальника ГРУ. В то время, когда министром обороны был Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, начальником Главного разведывательного управления работал генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко.