А семью Константиниди лихорадило. Марта решила развести старшую дочь с мужем, этим музыкантишкой, пьянью, никчёмным существом. И когда Грима в очередной раз примчалась к матери с жалобой на запившего Виктора, она не разрешила ей возвращаться к мужу. Но Грима и Виктор любили друг дружку, и долго друг без друга не могли. Марта отключила телефон, заперла дверь, ключ спрятала. В конце концов уговорила Гриму подать на развод. Убедила дочку. Всё получилось. Виктор загоревал, запил ещё сильнее. А Грима постепенно успокоилась, заглушила в себе любовь. У неё был рациональный ум, как и у матери. Она была весьма рассудительная особа. Через год вышла замуж за сослуживца, красивого смуглого Карена. У них родилась девочка. Они были счастливы.
А Витька, гитарист, долго страдал, пытался вернуть Гриму, просил помощи у Ирмы. Она его жалела, но что уж теперь, так уж получилось.
– Фарш невозможно провернуть назад, – пела она в ответ на Витькино нытьё. Он плакал.
А у Ирмы жизнь кипела и искрилась. Ей казалось, что огнями прорастают её следы. Она прекрасно сдала выпускные экзамены, и получила распределение на работу, но оформляться не спешила. Она была заводная, компанейская, шебутная. Как-то Витька пригласил её на очередной музыкантский квартирник. Водка, шампанское, пиво, креветки, бутерброды, песни, танцы, анекдоты, смешные рассказы.
– А я в шестьдесят третьем самого Джона Стейнбека видел! – весело заговорил рослый блондин.
– Как?
– Да ты чего?
– Расскажи! – понеслось со всех сторон.
– А так. Просто, – сказал блондин. – Он с женой приехал. К тому времени он бороду отрастил, пышную такую, рыжую. Я с ним пообщался, английский знаю, говорю свободно. И вот он мне что рассказал.
– Что?
– Что?
– А вот что. Зашёл он в гастроном, глянуть, что продают. Пока стоял, подошёл человек к нему и стал говорить что-то. Стейнбек молчит, по-русски то не понимает. Тот вник, выставил один палец и говорит: «рубль, рубль». Джон понял, что ему нужен рубль, и дал.
А тот мужик так выставил ладонь, мол, стой здесь, и куда-то ушел, но очень быстро вернулся с бутылкой водки, сделал Джону знак, чтоб он пошел за ним. Вышли из магазина, зашли в какой-то подъезд, там мужика ждал еще мужик. Тот достал из кармана стакан, этот ловко открыл бутылку, налил стакан до краёв, не проронив ни капли, приподнял его, вроде как салют, и залпом выпил. Налил еще и протянул Джону. Тот последовал его примеру. Потом налил третьему, и тот выпил. После этого он вновь выставляет палец и говорит „рубль!“. Джон ему дал, он выскочил из подъезда и через три минуты вновь появился с бутылкой. Ну, повторили всю процедуру, и расстались лучшими друзьями. Джон вышел на улицу, соображает плохо, сел на обочину. Тут подходит милиционер (Джон назвал его – «ваш полицейский») и начинает ему что-то выговаривать. Стейнбек встал и сказал ему единственное предложение, которое он выучил по-русски: «Я – американский писатель». Милиционер посмотрел на него, улыбнулся во всё лицо и бросился обнимать, крикнув «Хемингуэй!!!». Рассказав это, Стейнбек сказал: «Ваша страна единственная, в которой полицейские читали Хемингуэя».
– Ха-ха-ха! – захохотали, зашумели музыканты.
Ирме рассказчик очень понравился.
– Кто это? – спросила она Витьку.
– Это наш главный. Родион.
– Что, руководитель вашего ВИА? – переспросила Ирма.
– Да.
– Очень симпатичный, – сказала она.
Витька очередной раз налил ей шампанского. Ирма выпила, порозовела, глаза стали особенно яркими.
– А что это за красивая барышня с тобой, Витёк? – спросил Родион.
– Ты только что заметил, что ли, Родька, – сказал Витька. – Это моя родственница, Ирма.
– А можно ли твою родственницу на танец пригласить? Заранее, когда танцевать будем. Если она не против?
– Я не против, а очень даже за! – игриво сказала Ирма.
Но вдруг смутилась, опустила глаза.
Борька мучительно ждал жену. Она приходила поздно, весёлая, слегка хмельная, глаза сияли как стовольтовые лампочки, и он – готовый изругать её в пух и прах – тут же всё ей прощал. Он был так счастлив её видеть! А Ирма рассеянно целовала его, и шла в ванную. Выходила из душа в розовом халатике, просила кофе. И, пока Борька варил его и нёс в комнату на подносе, она уже крепко спала. А он сидел рядом, гладил её волосы, судорожно глотал горячий кофе, потом осторожно, стараясь не потревожить, ложился рядом. Он так любил её и так боялся потерять! Он мысленно заглядывал ей в душу и видел многоцветье лун под неземными небесами, и шёлковый свет! Он говорил себе: «Она особенная, уникальная, конечно, ей необходимо быть в водовороте эмоций, музыки, подруг, приятелей. У неё необычайно яркий внутренний мир, и он требует подпитки». Утром Борька уходил на работу, а Ирма ещё спала. И встречались они только поздно вечером. Борька несколько раз спрашивал, где она работает, и где зависает после работы. Ирма раздражённо бросала: