Выпорхнула из лифта, отперла дверь квартиры. И… обомлела! Шкаф распахнут, одежды Родькиной нет, все его вещи исчезли! На столе – записка. Лаконичная: «Люблю другую. Ушёл к ней. О разводе – по телефону, не захочешь – встретимся в суде».
Она ахнула и села на пол. На неё нашёл ступор. Это потом уже – истерика, страдания, метания, растерянность, мучительные бессонные ночи, потом уже она врывалась на его репетиции и видела ту, разлучницу, певичку, размалёванную куклу! А сначала был шок. «Как же так?!!!» – сверлила мозг мысль. И кровь бешено стучала в висках. – «Я же люблю его безумно, и он меня… Любит… Любил же, знаю. Разлюбил? Почему??? За что мне это??? Ну, за что!!!» И вспоминалось всё прекрасное, свадьба, медовый месяц, зима неземной красоты, рассвет в окошке белом, в слюде серебряной, в ракушке розовой невероятного счастья!!! От этих воспоминаний словно раскалённый нож пронзал её душу. А ведь всё просто – они жили в разных ипостасях, у каждого – свой круг общения, свои интересы. И Родька нашёл подругу в своём мире, женщину, близкую по духу. А Ирма туда даже и не пыталась вписаться. У неё была своя достаточно яркая жизнь. И своя сказка про сильную взаимную любовь.
Отпуск у Ирмы был весьма печальный. Она лежала лицом к стенке, к телефону не подходила. Это длилось уже вторую неделю. Мать и сестра с мужем испереживались. Ирма страдала. Но вот пришла Грима, открыла дверь запасным ключом. И не одна пришла, а с мужем, с Кареном.
– Ну ты чего, сестрёнка, – деланно радостным тоном произнесла Грима. – Вставай уже! У нас в институте грандиозный праздник грядёт, с банкетом, такое событие отмечаем! Очнись! Великое событие, великий праздник! Ты приглашена!
Ирме слабо отмахнулась.
– Вставай, приводи себя в порядок, давай же!
– Ничего не надо, – пробормотала Ирма, уткнувшись носом в стенку.
Карен принялся шутить, но Ирма не реагировала. Тут у него засвербило в носу, он расчихался, и выдал:
– Вот, экспромт. Охотник досветлятник взбрел на пригорок, а через дней сорок познал в разговоре женский сок в апельсине. Ха-ха-ха!
Грима тоже хохотнула. Обычно в компаниях такой бред вызывал бурный хохот. Но в гнетущей атмосфере Ирминой квартиры это прозвучало нелепо.
Сестра с мужем ушли. Невыносимо тяжкая тишина. Длинный, как вечность, день постепенно угас, вечер умер, ночные тени легли по углам комнаты. Раскалённые мысли испепеляли мозг: «Всё кончено, злая судьба убила моё счастье, мою великую любовь, Родька подлец, его девка певичка стерва, я их ненавижу! Ненавижу свою жизнь! Ничего у меня нет, ни мужа, ни детей. У сестры всё это есть, любимый и любящий муж Карен, прекрасная дочурка Катенька, которой уже скоро будет шестнадцать, школу заканчивает. А у меня этого нет и никогда уже не будет, я никому не нужна, даже лучшая подруга не приходит навестить, ну где она, эта Светка? (Ирма не знала ещё, что Светка несколько дней назад умерла, она была последняя на том злополучном праздничном фото). Я обречена, зачем жить? Пойду в ванну и вскрою вены…»
– Да, да… – пробормотала Ирма, и вдруг ясно увидела своё мёртвое тело в кровавой воде, лежащее на дне ванны.
– Нет!!! – в ужасе заорла она.
И всё-таки Гриме удалось в конце-концов вытащить сестру в свет. Она все эти дни приходила к ней, тыркала, увещевала. И вот Ирма через силу встала, приняла душ, привела себя в порядок, надела красивый модный костюм и туфли на высокой шпильке, хрупкая, изящная, тоненькая как подросток. Личико её осунулось и стало совсем детским, а глаза казались огромными, яркими, печальными. Она подошла к трюмо, долго вглядывалась в своё отражение, и печально сказала:
– Глаза у меня стали как солёный огурец. Они больше не золотисто-карие.
Действительно, глаза изменили цвет. Так бывает.
Положила в сумочку пригласительный билет, села в такси, и поехала. Сестра встречала её на крыльце НИИ. Они вошли в старинное здание, поднялись по мраморной лестнице с бордовой ковровой дорожкой на второй этаж, и вошли в просторный конференц-зал. Торжественная часть уже закончилась, и шёл банкет. Грима усадила сестру рядом с собой. Поблизости сидели Гримина дочка Катенька и муж Карен. Сотрудники произносили тосты, говорили о каком-то грандиозном изобретении в стенах этого НИИ. Поднимали бокалы. Ирма пила много, хотела забыться, но не пьянела. Гул разговоров, шум отодвигаемых стульев, пестрота одежд – всё это калейдоскопом крутилось перед ней. Люди входили, выходили, и снова входили. Ирме было муторно от всего этого шума, звона посуды, внимания подвыпивших мужчин и бесконечной трескотни женщин. Хотелось вскочить и убежать. Она ждала подходящий момент, чтобы исчезнуть, чтобы сказать сестре и назойливым кавалерам, что идёт просто покурить, ну и… и как бы так незаметно ускользнуть? Вот Карен уже поднялся и ушёл «по-английски», молча. Сейчас и она, но нет, произносится тост, какая-то очень болтливая баба, вот сейчас замолкнет, и…