Вечером вся семья собралась за столом. Перебрасывались полуфразами. Каждый был погружён в свои мысли. Марта была усталая, задумчивая. Григорий всё время, пока ел, что-то писал в толстую тетрадь, потом ушёл в свой кабинет, прихватив стакан чаю в витом серебряном подстаканнике. Грима витала в своих мечтах. Алик задремал за столом, чуть не свалился со стула, и Ирма унесла его в спальню. В коридоре она остановилась возле большого зеркала, там, где висел на стене телефон. Принялась рассматривать себя. «Почему я такая маленькая? Я ребёнок. А понимаю всё как взрослая. Мне уже десять лет, вообще-то. Уже и не ребёнок. А меня всё воспитывают и воспитывают…» В зеркальном стекле торчала тощая девочка с очень яркими, прозрачными золотисто-карими глазами, которые иногда казались серовато-голубыми, и с густыми тёмно-каштановыми кудрями. Слегка сутулая. Лицо бледное, синие тени под глазами. Пухлый рот, обкусанные губы. Над верхней губой тёмный пушок. Из-за этого мать, когда сердилась, звала Ирму – «усатая». «Ну ты, усатая-горбатая, иди сюда!» Ирма считала себя некрасивой, и смирялась с этим. «Это не важно, какая я на вид, главное – я умная. А вот это главнее всего. «Миром правят умные люди», – вспомнила она вычитанную где-то фразу. Это ей так понравилось, что она даже записала в своей заветной «Умной тетради». Я, я очень умная – утешала она себя, и принималась мысленно перебирать свои умные поступки, думать о них, смаковать. А чтобы ей не помешали, и чтобы мать не вспомнила о ней, Ирма залезала в свою норку под кровать. Вот и сейчас она туда юркнула. Зажгла там настольную лампу, достала тетрадь, куда заносила все свои удачи. Однажды её в школе записали на гимнастику, и она там стала лучше всех. Её хвалили за необычайную гибкость, ловкость, чувство равновесия, пророчили блестящее будущее в спорте. Но потом всё рухнуло! Вот горе-то! Мать купила пианино, заставила заниматься музыкой, запретила гимнастику. А Ирма ненавидела эту музыку, это проклятое пианино, эту гадкую музыкальную школу! Но приходилось часами долбить гаммы, а мама из кухни кричала противным голосом: «Врёшь! Врёшь!» – когда Ирма брала не ту ноту. От этих криков душа её сжималась, начинало тошнить. Но она же умная девочка, и вот что она придумала. Зимой она засовывала в снег руки и долго морозила их, потом показывала в музыкальной школе распухшие лиловые одеревенелые пальцы, совала их в лицо маме, и говорила, что это из-за музыки всё случилось, и что она не может заниматься. Правда, и почерк у неё стал отвратительный, поэтому в школе стала получать двойки. В конце-концов, с музыкой было покончено.
Она долго читала свою «Умную» тетрадь, да так и уснула под кроватью в своём убежище. Снилась ей песочница, женские голоса, они о чём-то спорили, ругались, обсуждали кого-то.
Дни неслись галопом. Приближались заветные каникулы. После школы Ирме приходилось выгуливать братишку, но она придумала управу на него. Чтобы он никуда не исчезал, она рассказывала ему страшилки про цыган, которые воруют маленьких мальчиков и едят их. Поэтому мальчики должны гулять рядом со скамейками у подъезда, где сидят взрослые. И она теперь спокойно оставляла там Алексиса, зная точно, что он, очень впечатлительный и доверчивый, никуда не денется. А сама носилась по двору вместе с ребятнёй, играла в горелки, в казаки-разбойники. А потом присоединилась к самой интересной забаве – дразнить местную дурочку Машку. В неё кидали палки и кричали:
– Дура Машка, ты какашка! Машка рваная бумажка!
Машка ревела и убегала, её догоняли, дёргали за волосы, били кулаками в спину, прыгали вокруг, хохотали. Было очень весело.
Вечером Ирма с Аликом пришли домой. Сели ужинать. Старшая сестра, Грима, быстро поела, и побежала в театр. Там её ждал кавалер. Она не превратилась в «синий чулок», вопреки прогнозам матери. За ней вовсю ухаживали однокурсники. Это очень радовало Марту. Сейчас Марта смотрела на младших детей, и ворчала: