— Полагаю, вы имеете в виду, что насчет Церкви Чариса, ваше святейшество? — уточнил канцлер через мгновение. Робейр кивнул, и Симкин поднял обе руки перед собой. — Как бы вы подошли к ним, ваше святейшество?
— Я не знаю, — честно признался Робейр. — Знаю, что мы не можем доверять нашим собственным архиепископам и епископам — даже нашим приходским священникам — делать то, что, как мы знаем, должно быть сделано в Харчонге. — Его голос был таким же горьким, как и его глаза. — Я пришел к выводу, что мне следовало быть более… активным в увольнении некоторых из этих архиепископов и епископов с их кафедр. Я знаю все аргументы о провоцировании нового раскола, и вы, вероятно, были правы, Тимити. Это создало бы официальную «Церковь Харчонга» прямо рядом с церковью Чариса. Но это то, что мы получили в любом случае, независимо от того, как они это называют!
Симкин с несчастным видом кивнул, а Робейр сердито пожал плечами. Не на Симкина, а на проблему — новую проблему, с которой он столкнулся.
— Тот факт, что мы не можем использовать наше собственное духовенство, не освобождает нас от нашей ответственности заботиться о детях Божьих, где бы они ни находились, — продолжил он, — но я не вижу очень много возможностей для нас. Честно говоря, думаю, что даже если бы мы попытались обойти «наше» духовенство и вступить в прямой контакт с повстанцами — предполагая, что мы сможем найти способ сделать это, — они бы нам не доверяли. Почему они должны это делать? Единственная Церковь, которую они когда-либо знали, поддерживает тех самых людей, против которых они восстают! Они, вероятно, убили бы любого, кого мы послали связаться с ними!
— Вы думаете об использовании Стейнейра и его людей? — сказал Мейгвейр.
— Ну, учитывая, что у повстанцев есть все основания — с их точки зрения — ненавидеть Мать-Церковь и не доверять ей, думаю, разумно предположить, что они, по крайней мере, с большей вероятностью дадут шанс чарисийцам. В конце концов, на кого мы только что потратили семь или восемь лет, пытаясь уничтожить их? — Он покачал головой. — Как говорится, враг моего врага — мой друг.
— Ваше святейшество, с глубочайшим уважением, думаю, что это было бы ошибкой, — сказал Остин после долгого молчания. Робейр поднял бровь, приглашая молодого викария продолжать.
— Ваше святейшество, не могу опровергнуть вашу логику, но есть и другие следствия. Пожалуйста, не думайте, что я предлагаю лучшее решение, потому что это не так. Не думаю, что таковое существует. Но если мы… не знаю, делегируем нашу ответственность как пастырей Харчонга Чарису, то мы отдаем Харчонг Церкви Чариса. Не понимаю, как это может работать по-другому. Знаю, как аргумент о том, что души имеют большее значение, чем тела, способствовал безумию Клинтана, но это было потому, что, как бы он его ни искажал, в конечном счете это правда. Это не может быть оправданием для убийств и пыток, но и просто игнорировать это тоже нельзя. Оправдает ли количество добра, которое Церковь Чариса могла бы совершить против такой огромной нужды, отправку стольких Божьих детей на другую сторону раскола?
Карие глаза Остина были глубоко и искренне встревожены, и Робейр посочувствовал. Викарий Жироми был человеком теплоты и глубокого сострадания, но в то же время он был одним из консервативных голосов нового викариата. Робейр стремился включить как консервативные, так и реформистские точки зрения в бюрократическую иерархию Церкви, и Остин был одним из этих консерваторов. Он согласился с решением Робейра о том, что Церкви Чариса должно быть позволено уйти с миром, но ему было труднее принять мнение великого викария о том, что любая церковь, которая принимает основы Священного Писания, не может быть действительно еретической. Его причина для этого была проста — и неоспорима: по своей сути «основы» были опасно эластичным термином. Он поддержал подавляющее большинство внутренних реформ Робейра, однако отказ чарисийцев признать верховную власть великого викария, как прямого и единственного преемника Лэнгхорна на Сейфхолде, в определении правильной доктрины зашел дальше, чем он мог принять. Он мог уважать их искренность, их благочестие, силу их веры; он не мог согласиться с тем, что они могут быть правы.
— Жироми, я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал теперь великий викарий. — Возможно, ты даже прав. Но я не могу не помочь людям, детям Божьим, я должен помогать им как Божий управляющий и пастырь в этом смертном мире. Священное Писание подчеркивает эту ответственность в каждой главе Книги Бедар и Книги Лэнгхорна. У нас нет выбора — нам не дана возможность ничего не делать для наших братьев и сестер в Боге, пока они и их дети голодают. — Его глаза загорелись, когда он вспомнил, сколько миллионов других родителей и детей уже голодали, в то время как Мать-Церковь стояла рядом. — Если единственный способ, которым мы можем это сделать, — это… координировать свои действия с Церковью Чариса, тогда я думаю, что это то, что Бог и Лэнгхорн говорят нам делать.