Итак, мы лежали в тишине, изредка перешептываясь, а время неспешно ползло вперед. Мой товарищ не спускал с кратера глаз, стремясь проникнуть взором сквозь заполнявший бездну мрак. Меня же вскоре это утомило, и я стал наблюдать за плывущим по небу Марсом: его красное око подбиралось все ближе и ближе к точке прямо над нашими головами.
Он уже был размером с апельсин - маленькая кровавая луна, которая в далеких-предалеких джунглях должна была нынче вселять ужас в души дикарей, не способных постичь причину подобного явления. Я рисовал себе картины хаоса, что властвовал сейчас во внешнем мире, и, как ни странно, образы эти лишь укрепляли мою решимость, поскольку я понимал: мы - единственная надежда Земли.
Я услышал, как доктор Уитли защелкнул крышечку своих часов. Затем он прошептал:
- Почти полночь.
Внимание мое переключилось на зиявшую внизу пустоту. Несколько минут по-прежнему стояла ничем не нарушаемая тишина, а потом из ямы донесся шум - то самое тонкое жужжание, напугавшее нас прошлой ночью. Одновременно с этим на дне кратера, в тысяче футах под нами, прорезалось голубовато-белое свечение - жуткий, мертвенный свет, походивший на сияние ртутных фотографических ламп Купера-Хьюитта, но при этом не столь яркий, а словно бы отраженный, рассеянный.
И тут выяснилось, что с того места, которое мы занимали на краю провала, видна лишь малая часть дна, потому что прямо под нами стена жерла выпирала на некоторое расстояние к центру и загораживала собой обзор. Так что мы покинули наше укрытие и вдоль кромки кратера переползли к точке, откуда удалось рассмотреть все дно целиком. Правда, на новом месте не было кустов, чтобы спрятаться.
Однако это обстоятельство ни мало не заботило нас: настолько мы были поглощены открывшимся внизу зрелищем. Казалось, свет исходит из единственного, находившегося на некоторой высоте над дном кратера источника. И хотя виделось нам все не очень отчетливо, мы сразу же заметили диск (буду называть его так, за неимением более подходящего названия). Громадный, гладкий, плоский круг диаметром полмили, закрывал почти все дно кратера. Ни единая трещинка не нарушала его совершенно ровную поверхность.
Диск окружало несколько построек, едва различимых в тусклом свете. И наши глаза, хоть и с трудом, улавливали на дне пропасти движение - беспрестанное плавное шевеление, которое вроде как протекало сквозь сооружения и обращалось вокруг диска.
Я выдернул часы и увидел, что уже две минуты первого. Если каждую ночь луч приводится в действие на четыре минуты раньше - так, во всяком случае, происходило до сих пор, - то, по нашим расчетам, все вот-вот должно было начаться. Доктор Уитли заговорил, и я слушал его, не отворачиваясь от пропасти.
- Теперь-то ты понимаешь, что луч они могут посылать лишь тогда, когда Марс проходит через его траекторию. Наклонить диск не представляется возможным, как и нацелить световой поток в любую другую сторону.
Ответить я не успел. В следующий миг раздался первый грандиозный звук - зазвенел гонг, который мы слышали прошлой ночью. На этот раз мы не испугались, однако фонтан оглушительных нот, бивший из кратера, резал нам слух гораздо сильнее.
Звон прозвучал дважды, и после него, в точности, как мы и ожидали, послышалось монотонное пение. Оно становилось все громче, громче, а затем угасло. Усилилось вновь - и вновь смолкло. И теперь, с натянутыми до предела нервами, мы ожидали появления луча.
Долго ждать не пришлось: тут же в третий раз прозвонил колокол, и одновременно с этим вспыхнула огромная, вселявшая ужас колонна багрового света. Выстрелив из поверхности диска, она прорезала миллионы миль пространства и достигла висевшей над нами красной планеты!
Сегодня нас не ослепило, как в прошлую ночь: мы помнили, что до тех пор, пока глаза не привыкнут к сиянию светового столба, смотреть на него следует между пальцев. Снова зазвучало песнопение - на сей раз исполненное триумфа. И тогда я впервые смог отчетливо разглядеть дно кратера, залитое зловещим светом красного луча. А еще я узрел тех, кто распевал там, внизу!
Внешне они вроде походили на людей: я видел великое множество голов, окружавших диск плотным кольцом и замерших в кажущейся неподвижности. Обуреваемый эмоциями, я повернулся к своему спутнику, желая спросить его, видит ли он то же, что и я.
Но вопрос так и не был задан, поскольку, когда я оглянулся, моим глазам открылась картина, при виде которой слова попросту замерли на губах, парализованных крайним удивлением и ужасом. Из ночного воздуха позади ничего не подозревающего доктора, размахивая крыльями, вынырнула здоровенная бледная тварь. В первую секунду я принял ее за огромную белую летучую мышь с человеческим лицом. Хватило и беглого, затуманенного страхом взгляда, чтобы рассмотреть белесые призрачные крылья, длинное худое туловище и когтистые лапы, уже тянувшиеся сзади к горлу Уитли. Затем взгляд мой, словно неким кошмарным магнитом, притянуло к себе лицо существа. Лицо, было вытянутым, худым и злобным; на нем поблескивали черные, глубоко посаженные глаза. Ко всему прочему, рожа эта была белой, как у покойника. Белой до омерзения. Белой, как брюхо у змеи! А уши оказались продолговатыми и похожими на веревку! Тварь тянулась когтистыми лапами к моему спутнику... И тут наружу из меня рванулся ужасный крик - крик, который так и застрял в глотке, когда другая пара холодных жестких лап обхватила меня сзади и крепко сжала.
Где-то у меня за спиной захлопали большие крыла, и я ощутил, как поднимаюсь в воздух. Меня перенесли за кромку кратера и стали опускать вниз, вниз, вниз...
Кажется, колонна красного света внезапно потухла - или это мой рассудок погрузился во тьму? Раздался звон огромного колокола, а затем, сквозь внезапно нахлынувшее беспамятство, я вроде бы смутно различил всплывавшее мне навстречу из пропасти пение огромной толпы - ликующее, восторженное! Потом на мой разум накатила волна темноты и безмолвия, и больше я ничего не воспринимал.
8
Судя по всему, сознания я лишился всего на несколько минут, потому что, очнувшись, обнаружил, что полулежу на жестком полу, опираясь на встревоженного доктора Уитли, который пытается привести меня в чувство. Когда мои глаза открылись, он облегченно выдохнул, и я вторил ему в этом, ведь мне чудилось, что я только что пробудился от мучительного кошмара.
Я взглянул за спину доктора - и весь мой ужас вновь навалился на меня. Через плечо друга я увидел худое белое лицо, с которого свирепо пялились темные нечеловеческие глаза, неподвижные и немигающие. Пошатываясь, я поднялся на ноги, и, осмотревшись, сразу понял, где нахожусь. Охватившая меня горечь даже вытеснила на время страх. Мы с Уитли оказались в плену на дне кратера!
Рядом с нами стояли три... твари! Думать о них как-нибудь иначе я не мог. При виде этой троицы, по мне вновь прокатилась дрожь омерзения и ужаса - как и во время нашего пленения, когда я впервые увидел их.
Выглядели существа совершенно одинаковыми. У каждого имелись длинные полупрозрачные крылья, похожие на крылья летучих мышей, - каркас из тонких костей, на который была натянута матово-белая кожа. Эти лишенные перьев крылья наводили на мысли о рептилиях! Тело походило на человеческое (если не обращать внимания на крылья), но было худым и на вид хрупким. Из торса вырастали тонюсенькие - просто трубчатые стебельки, не иначе - руки и ноги, которые заканчивались не пальцами, а устрашающими когтями. Из одежды все трое носили простые то ли туники, то ли накидки без рукавов, изготовленные из белого блестящего материала - какой-то ткани, отливавшей странным металлическим блеском.
Я перевел взгляд на лица троицы, и внутри меня снова расцвел не на долго утихший страх. Потому что их лица, их головы являлись живым воплощением статуй на острове. Длинные носы с горбинкой, тонкие прорези суровых ртов и те самые неземные уши (если они на самом деле были ушами) - все это соединялось в портрет, производивший невыразимо отталкивающее впечатление. Я отметил, что на лицах существ лежит печать разумности. Но кроме разумности, там не наблюдалось больше ничего: ни веселья, ни взаимопонимания, ни жалости. Ничего. Один лишь холодный, неприкрытый интеллект.