— Не нада, я пешком пойду.
С этими славами она бережно уложила переметные сумы с новорожденными в кресло, сама сползла на снег.
Ей никто не возразил. Возок пошел легче, хотя полозья по-прежнему прилипали к снегу. Люди еле брели, утопая по колени в мокром снегу.
А солнце поднималось все выше, и его теплое дыхание все сильнее ощущалось в коридоре каньона. Напрягая все силы, Житнев натуженно говорил:
— Скорее надо преодолеть этот участок. Иначе придется плыть. Братцы, посильнее, посильнее…
Картина эта напоминала «Бурлаков» Репина. Мужчины почти лежали на лямках, наклоняясь вперед до крайнего предела. И, как тот юноша в картине «Бурлаки», что шел облегченно, Славик то и дело давал себе «послабинку», часто менял место лямки на плече — не привыкло плечо к нагрузке. Шаг, шаг, шаг… Всего на одну ступню. Капли пота уже падают с лица на снег. Пот застилает глаза, впереди видна только мутная белизна. То и дело кто-нибудь кидает в рот горсть снега: пересыхает горло. А расстояние, кажется, ничуть не сокращается. Солнце поднимается все выше,‘все теплее становится в каньоне.
Мужчины идут молча, тяжело дыша. Труднее всех дышит Славик. Он почти хрипит. Житнев не выдерживает, слушая его тяжелое дыхание.
— Брось, не тяни, — коротко говорит он.
Славик ослабил лямку и вдруг сел на снег, разрыдался.
— Что? Что с тобой? — Ашот стал трясти его за плечи. — Встань!
Славик сидел на снегу и истерично рыдал.
— Нервный шок, — заключил Житнев. — В сани его!
Славика поволокли к возку, стали устраивать в кресле.
— Не буду! — в истерике кричал тот. — Не хочу! Я не мальчик!
— Сиди, сопляк! — гаркнул на него Ашот. — По роже дам!
— Что вы, товарищ Мурутян?! — удивилась Вика.
— Его надо выбить из состояния шока, — объяснил второй пилот. — Такое бывало на альпинистских маршрутах… Со слабонервными…
Вика кинулась к санитарной сумке. Терла виски ватой, смоченной нашатырным спиртом, давала Славику что-то нюхать. Скоро он пришел в себя.
— Извините, — пробормотал он, — я, кажется, устал.
— Лежи на месте, — властно сказал Житнев. — Поехали!
Теперь возок тащили только пилоты. Сзади на последнем пределе сил его подталкивали Вика и Атка.
— Не могу! Не могу сидеть!
С этими словами Славик вывалился на снег, встал на моги и, качаясь, взялся за трос.
— Тяни спокойно, — приказал Житнев, — сильно не напрягайся. Поправь очки.
И снова — шаг, шаг, шаг, шаг…
— Что там впереди, Ашот? — вдруг спросил Житнев. — Фу, давайте передохнем. Это не звери там?
Ашот снял очки, долго смотрел вперед. Наконец коротко произнес:
— Валуны, командир. Обкатанные водой камни. Летом там перекат. Сейчас барьер для нас. Не знаю, как перелезем через этот барьер.
— Не понос, так золотуха, как говорит Андреевна, — в раздумье произнес Житнев.
За полдень путники дотащились до валунов. Между камнями уже пробивались ручьи, на виду вымывая снег между ними. У Житнева пробежали мурашки по спине, пока он разглядывал перекат. Страшно представить себе, что будет твориться здесь после вскрытия реки. А ведь вода вот-вот хлынет, как только напитает до критического предела всю массу снега, что скопился в каньоне.
— Что будем делать, командир? — спросил Мурутян, прервав тревожные думы Житнева.
— Выход один — перенести все на горбу через эти чертовы камни.
— Ну что ж, давай будем демонтировать наш вездеход.
На первый взгляд, протяженность переката не превышала полутораста — двухсот метров. Но дальше каньон снова уходил влево. Что он там приготовил путникам — неизвестно. Житнев быстро распределил обязанности: Ашоту нести переметные сумы с новорожденными да вдобавок вести под руку Атку. Славику поручили его собственный багаж. Вике — санитарная сумка, лопата и скатка тросов. Сам Житнев нагрузил на себя оба дробовика и остатки продовольствия и «НЗ» — неприкосновенный запас. Что касается остального имущества, то решено было, если окажется возможным, забрать потом лишь полозья самолета и растяжки. Все остальное — пилотское кресло и элероны — бросить.