Выбрать главу

— Где находится упряжка? — с ходу спросил Мурутян Владика. — Укажи точное место.

— Вот у этого края. — Владик указал на самое высокое место снежной осыпи.

И хотя после перехода пот заливал глаза каждому, все дружно взялись за раскопку снежной завали. Снегоступы не могли заменить лопат, но работа — плечом к плечу — хорошо спорилась. Вот и задник нарты, из-под нее видны красные лодыжки задних ног освежеванного оленя. А вскоре показался и край оленьей малицы, потом и горб хозяина нарты. Он не лежал, а сидел, согнувшись, как говорят, в три погибели, — голова почти касалась подогнутых коленей, упертых в передник нарт. Его дружно вытащили из снега и положили спиной неподалеку на открытом месте. Он был весь заснежен — горбоносое лицо, курчавая борода, кукуль на голове, прикрывавший лоб до самых бровей; все-таки виделось в его могучей фигуре, красивом рисунке лица что-то живое. Житнев охватил кисть левой руки, стал искать пульс.

— Жив! — воскликнул он. — Сердце работает!

Владик принялся обметать шапкой снег с лица и груди отца. Потом тер лицо и виски голыми ладонями. Там появилась краснота, стали подрагивать веки.

— Жив, папа… — почти шепотом выдохнул он. — Папа! Папа! — закричал Владик почти в истерике. — Проснись, ну проснись!

Но Подкорытов-старший пока не проявлял признаков жизни.

— Массажируй грудь, — приказал Мурутян. — Сними с него кукуль. А мы будем раскапывать упряжку.

Две первые собаки возле передника нарты были мертвыми. Дальше ременная шлейка упряжки круто заворачивала вправо, к подножью обрыва, снег там оказался рыхлее, чем с внешней стороны, и вот следующая пара собачек. Живы! Стали барахтаться, вылезать из снега. С них быстро сняли лямки, и псы резво выскочили на волю.

Живыми оказались и все остальные собаки. Возможно, это так или не так, но, наверное, Белкан спас их: он, судя по всему, кинулся к подножью обрыва, где удар снежной лавины был меньшим. Там оказалась почти пустота — снег был легким и рыхлым. Белкан вдруг сам пробился наружу сквозь его массу. Всех собак тотчас освободили от лямок. Они начали дружно отряхиваться от снега, зевать, а потом стали бегать трусцой, видимо, проминать закоченевшие ноги.

— Ожил! — вдруг заорал Владик. — Папа! Папа!

Все бросились к каюру. Тот широко открытыми, еще безумными, глазами смотрел на всех в упор, потом стал водить ими.

— Владик… — тихо проговорил он. — Пить…

Владик схватил горсть снега, открыл отцу рот, всыпал туда немного. Тот пожевал, полежал еще немного, а потом попытался подняться. Но сил не хватило, он снова откинулся на спину.

— Где больно? — спросил Житнев.

— Спину… — Он прикрыл глаза.

— Сильно?

— Да. Трудно подниматься.

— Перенести на нарты вас можно?

— А зачем?

— Отправить к врачу.

— Если можно, положите.

Пока собак запрягали в нарту, Подкорытов снова попытался встать. Но, посидев немного, опять отвалился на спину.

— Ох! Больно, — сказал он.

Его аккуратно положили в нарту.

— Гони к землянке, — велел Владику Житнев. — Там Вика посмотрит и решит, что надо делать. А мы постепенно дойдем.

— Баран там лежит, — сообщил Владик, показывая вниз по течению реки. — Если не забрать — утащут росомахи.

— Что будем делать, Ашот? — спросил Житнев Мурутяна.

— А нарта поднимет? — вместо ответа спросил Ашот Владика.

— Поднимет. Я буду бежать рядом с собачками.

Барана нашли в снегу метрах в пятидесяти ниже снежного обвала. Это был крупный самец-красавец, камчатский горный баран. Огромные, завитые в спирали назад ребристые рога. Отшлифованные копыта, жесткие широкие шершавые подошвы и пятки под ними — вот благодаря чему он так искусно цепляется за малейший каменный выступ, прыгая над головокружительными пропастями с камня на камень, с утеса на утес.

— И такую красоту надо было загубить, — думал вслух Ашот.

— Вот за это и наказала природа браконьера, — в тон ответил ему Житнев.

Когда приволокли барана к нарте, Подкорытов, морщась от боли, сказал:

— Надо отрезать голову и ноги, лишний груз. — И сам откинул голову назад.

Владик быстро сделал это и положил тушу барана в изголовье отца. Притянул ее к заднику нарты сыромятными ремнями.

— Можно ехать? — спросил он у Житнева.

— Валяй, — безразлично сказал тот, подвязывая снегоступы к ступням.

14. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ

На закате солнца Житнев, Ашот и Славик вернулись в землянку, буквально на последнем пределе сил. Весь этот день на Лавовом плато стояла на редкость ясная, удивительно ясная и умеренно теплая погода. Житнев все время в пути опасался, что вот-вот хлынет вешняя вода из каньона. К счастью, этого не случилось. Напротив, снег даже как-то осел, уплотнился, снегоступы почти не тонули в нем.