Перед тем как подняться на взгорок, ведущий к землянке, они присели возле горячих ключей отдохнуть. В воздухе курился пар, пахло сероводородом, а точнее сказать — протухшим яйцом. Вдруг неподалеку послышался всплеск. Обернувшись на него, все сразу увидели в кисее пара двух лебедей, опустившихся на дальнее озерко.
— Пошли, — сказал Житнев, — не будем им мешать отдыхать. Это те, что летали между ключами, где мы ночевали, и этими. Хорошо, что их не убили браконьеры.
Мужчины поднялись к землянке. Там стояла мертвая тишина. Их встретила Вика у двери.
— Умер, — печально сообщила она.
— Кто?
— Отец этого парня, Владика.
Они тихо вошли в землянку. Здесь стоял полумрак. Слева на нарах, на тех, где утром отдыхал Владик, теперь лежал Подкорытов-старший. В сумерках было видно обострившееся бледное лицо со спокойно смеженными веками; оно уже чуть-чуть посинело. У ног покойника сидел сгорбившийся до колен Владик, положив лицо на крупные темные ладони.
Все сняли шапки, постояли с минуту молча.
— Ну, что будем делать дальше? — тихо спросил Житнев.
Ему никто не ответил.
— Ашот, что будем делать дальше? — повторил первый пилот, обращаясь, по своему обыкновению, к Мурутяну.
— Покойника надо вынести на снег, командир, так я думаю.
— Пожалуй, верно. Ты не возражаешь, Владик? — спросил он у Подкорытова-младшего.
— А что мне возражать? Ему теперь все равно…
Покойника переложили на коврик и осторожно вынесли из землянки; неподалеку от дверей его опустили, прикрыли вторым ковриком и тут оставили. Дали собакам корм — мясные оленьи обрезки и вернулись в землянку.
Тем временем женщины занимались печкой — калили ее вовсю. В землянке стояла жара, и потому дверь все время была открытой. Ужинали молча и молча улеглись спать. Пилоты и Вика в своих спальных мешках на полу, Атка с младенцами — на правых нарах, Славик и Владик — вдвоем на левых. Перед сном Житнев объявил:
— Вставать будем рано. Постарайтесь отдохнуть хорошенько.
На том все и уснули.
Но ранний, утренний подъем не состоялся — ночью ударила свирепая мартовская камчатская пурга. Все враз загудело во второй половине ночи — это все услышали. И когда стал пробиваться рассвет, то из землянки страшно было высунуться — вихри били в дверь, в окошко, сотрясали, кажется, саму землю.
Рассветало. Поднялись все разом. Дверь уже невозможно было отворить, ее засыпало снегом.
— Не понос, так золотуха, — проговорила Вика. Но теперь никто не смеялся, всех еще омрачала смерть Подкорытова и трагедия положения замурованных снегом в землянке. Вылезти наружу, разумеется, не составляло труда. Страшило другое — что ждет их? Март на исходе. Впереди еще длинная дорога до ближайшего жилья, в любую минуту может наступить резкое потепление, и снег обратится в сплошные потоки вешней воды. А это минимум на месяц распутье, когда невозможно ни пройти ни проехать по Лавовому плато. На вертолет рассчитывать было бесполезно. По-видимому, их давно перестали искать.
Пурга продолжалась двое суток. Все это время путники коротали за разговорами в землянке. Собакам отдали все, что оставалось от разделки оленей, вплоть до шкур. В остатке еще было два мешка юколы — сухих горбуш, обычной еды собачек. Но ее строго приберегали на будущее, на время пути — там уже нельзя кормить собак мясом. К тому же все подкорытовские собаки умели великолепно «мышковать» — добывать мышей в снегу, а их обычно очень много в кедровых стланиках.
Вакханалия пурги прекратилась к утру третьих суток. Нестерпимая белизна снега, яркость солнца — такое увидели наши путники, выбравшись из землянки, когда прекратился шум бурана.
— Прошу мужчин на совет, — объявил Житнев, когда все поразмялись на улице.
Все расселись вокруг импровизированного стола.
— Давайте, братцы, решать, — что нам делать дальше, — заговорил Житнев, потирая румяное, обросшее русой щетиной продолговатое благородное, только что вымытое снегом, лицо длинными ладонями.
— Надо пробиваться вперед, — запросто ответил Ашот.
— А если хлынет вода?
— Выроем землянку. Нас теперь четверо мужчин.
— Меня не считайте, я повезу папу хоронить домой, — глухо сказал Владик.
— Да-а, — раздумчиво прогудел Житнев и помолчал. — Может быть, прихватишь женщину с детьми?