Но кого взять еще? Нужны были люди достаточно грамотные в биологии и вместе с тем хорошие охотники и следопыты.
Как раз в это время приехали на практику в эти места два студента-дипломника из сибирского пушного института. Корней Гаврилович тотчас пригласил их к себе. Когда-то он сам кончал этот институт и знал, что выпускник-дипломник готов горы свернуть ради защиты диплома, понимал его одержимость и способность вынести все трудности исследования дикой природы. С интересом всматривался он в их лица, вслушивался в интонации голоса, вдумывался в их ответы на вопросы, реплики.
Перед ним стояли двое молодых людей, одинаково рослые и стройные, одинаково улыбчивые и строгие, чуть стеснительные, растерянные и вместе с тем собранные и настороженные. Один из них, Сергей Прохоров, был черняв, с чуть расширенными монгольскими скулами, с узким лицом и слегка сгорбленным носом; в нем было что-то и от цыгана, и от ойрота. Его коллега Юрий Квашнин, напротив, выглядел типично русским: серые глаза, круглая открытая физиономия, соломенная шевелюра. В нем была видна прямота, стеснительность, а в широких плечах и размашистых жестах чувствовалась затаенная удаль.
Уже одним своим внешним видом ребята покорили «старого Будду».
— Та-ак, — сказал он, выслушав их. — Темы ваших дипломов вполне согласуются с моей тематикой. Ну, а вот скажите, например, вы, Юрий, как добыть огонь, если у вас нет спичек?
— Это зависит от того, где буду находиться и чем располагать. Будет оружие — холостым выстрелом. Не будет оружия, но будет металлический предмет, высеку о камень искру на трут…
— Что вы сказали? На трут? — изумился Бударин.
— Ну конечно.
— А где вы его возьмете?
— Он у меня всегда в кармане.
И вот в руках Корнея Гавриловича древесный гриб — «личерика» с мягкой пластинчатой изнанкой, напоминающей плотно сбитую, гофрированную вату.
— Сварен?
— Да, в растворе золы…
— Всегда берешь в тайгу?
— Всегда, как соль и спички. Но спички могут промокнуть.
— Да-а… — раздумчиво протянул старый зоолог. — Ну, а слышали вы о моей экспедиции?
— Смутно.
— Тогда слушайте. Уезжаем на все лето. Местность труднодоступная, дикая, абсолютно безлюдная. Все может случиться. Мы должны в меру своих возможностей исследовать район Моховой пади, а точнее говоря, хорошо сориентироваться в нем и дать затем общее описание его четвероногих и пернатых обитателей и растительного покрова. В целом это должно быть убедительное обоснование, по которому соответствующие научные и государственные организации могли бы принять решение об организации там заповедника. Вы хорошо знаете, что хозяйственная деятельность человека ведет к необратимым изменениям в природе. Поздно создавать заповедники там, где человек уже нарушил естественное равновесие в природе. В Моховой пади пока этого нет, там все первозданно. Эта первозданность и должна быть сохранена для потомков. Это будет музей живой природы.
Бударин встал, развернул на столе карту, склонился над ней, молодые охотоведы тоже.
— Вот небольшая речка Моховка. Видите? — он пробежал по ее извилинам красным карандашом. — Вот район Моховой пади. Как видите, она лежит на западных склонах Сихотэ-Алиня. — Карандаш пополз влево. — Растут тут темнопихтовые и кедрово-широколиственные леса. Помните книги Арсеньева «В дебрях Уссурийского края» и «Дерсу Узала»? Наш район находится несколько севернее, там, где встречаются и глубоко проникают одна в другую две зоны — тайга и широколиственные леса. Вы знаете, вероятно, что значительная часть территории нынешнего советского Дальнего Востока подвергалась нескольким оледенениям. Южный край последнего оледенения дошел до низовьев Амура, но его ледяное дыхание опалило весь Средний Амур и центральный Сихотэ-Алинь и даже проникло в южную его половину. Тогда здесь был жаркий климат. Вот тут-то и произошло до сих пор занимающее исследователей Дальнего Востока взаимопроникновение северных и южных форм фауны и флоры, их смешение. В Моховой пади это взаимопроникновение и смешение видно особенно ярко, поэтому она и выбрана как место будущего заповедника.