Уменьшают численность животных и стихийные бедствия.
Как-то в начале июля, под вечер, за поймой Моховки собралась грозовая туча — черная, с жестко-холодным, синевато-стальным налетом посредине и грязно-дымными лохмотьями по краям. Она завесила небосвод, тяжело легла на горбины и заструги хребтов Сихотэ-Алиня и теперь грозным чудищем ползла по ним к северу, подминая под себя отрог за отрогом, неотвратимо приближаясь к Моховке. Оцепенелая, чреватая скорой бурей тишина опустилась на Моховую падь. Не только птицы, даже лягушки и цикады умолкли. Лишь мириады комаров неистово звенели в горячем, застойном воздухе.
Верхний край тучи уже нависал над Моховкой, когда натуралисты собрались на биваке. Все эти дни они продолжали заниматься «переписью» населения Моховой пади — учетом численности и видового состава четвероногих и пернатых. Одновременно они приманивали мелких хищников к клеткам-ловушкам битыми воронами и рыбой, а затем по следам на влажном песке, рассыпанном по дну клеток, определяли, какие зверьки посещают кормушки. Сторожков — приспособлений для лова зверей — пока не ставили. Натуралистам предстояло отловить куницу, росомаху и, возможно, рысь.
Хотя часы показывали около семи вечера, кругом было сумеречно, почти как в начале ночи. По всей южной половине неба время от времени скакали змейки молний, перекатывался из края в край тягучий грохот грома, отзываясь глухим эхом в амфитеатре Моховой пади.
— Однако надо укрепить палатку, — говорил Кузьмич, с беспокойством поглядывая на небо. — Вон как притихло все, шквальная, видать, туча…
Не успели натуралисты натянуть покрепче растяжки палатки, как за Моховкой стал разрастаться грозный гул. Он быстро приближался. Это катился первый вал ветра. Вот он навалился с ураганной силой на левобережные тальники, положил их жиденькую поросль, выгладил ее так, будто катком прикатал. Потом сатанинский его напор ударил в шеренгу черемух на релке, затрепал кроны, расчесывая их до мельчайших веточек. Наконец, ворвался в саму Моховую падь. Тревожно и глухо загудел древний лес. Макушки старых деревьев заходили, зашатались, и странно было видеть такими беспомощными могучих великанов зеленого царства. Оттуда доносился треск сломанных веток, целых стволов сухостойника, в воздухе летели сухие палки. Ветер как бы очищал лес от мертвечины.
— Наверняка сломает макушку кедра с гнездом орланов, — вздыхал Юрий Квашнин, вглядываясь в сторону низовьев Моховки, туда, где жили орланы. Наконец дождь загнал его в палатку. Крупные капли падали не прямо, а летели наискось, почти горизонтально.
Лес стонал под ударами ветра. Перекатистый гул несся по Моховой пади. Потом хлынул ливень. Сила его заметно нарастала, и скоро в палатке-стало казаться, будто с неба низвергнулся водопад.
— Не иначе это левое крыло тайфуна из южных морей, — говорил Корней Гаврилович, прислушиваясь. — Из Приморья он обыкновенно заворачивает на восток, но бывает, что вдается глубже в материк, и тогда левым краем захватывает эти районы.
— А что, Гаврилыч, не подтопит речка-то нашу релку? — высказал опасение Кузьмич.
— Да нет, Не думаю. Пойма здесь достаточно широкая. Левобережье равнинное, излишек воды уйдет туда…
Сухой треск грома, будто тугую парусину, распорол все небо над Моховой падью. Вскоре по пологу палаши что-то защелкало.
— Град! — воскликнул Юрий. — Еще этого не хватало! — Он явно беспокоился за семью орланов, потому что тотчас же спросил: — Корней Гаврилович, не повредит ли орланам град? Ведь они ничем не прикрыты сверху.
— В таких случаях птицы прячут голову под крыло, — объяснил старый натуралист. — Конечно, разные бывают птицы и разный град. Что касается орланов, то их перья — их броня. Иначе им нельзя, под открытым небом ведь живут.
Владыкам неба не пристало прятаться в щели, когда приходит гроза — они встречают ее лицом к лицу. Вот и сейчас, в ожидании удара стихии Белохвостый Клак и его супруга сидели рядом, головами к туче. Время от времени то он, то она встряхивались. По-видимому, так они выражали свое беспокойство. Позади них, сбившись в клубок, беспечно спали птенцы. Они почти уже сменили младенческое оперение и выглядели сейчас, как оборвыши-беспризорники: то там, то тут голое тело, перемежающееся грязно-серыми, грубыми заплатками молодых перьев.