Но поспать как следует ему не удалось и на этот раз. Под утро в убежище стала быстро набираться вода.
Пиик, как и домашняя кошка, не выносит ее, он сугубо сухопутный зверек. Скоро вода, по-видимому, затопила хоромы хозяев, потому что они — два юнца зимнего помета — вскоре вылезли в проход и тут наткнулись на незваного ночлежника. Они добродушно обнюхались (тут уж не до ссор, когда над всеми нависла беда!) и стали выбираться наружу.
Рассветало. Дождь продолжал лить. Вокруг корня старой ели, под которой квартировали бурундуки, образовалась лужа воды. Пиик, как старший, был признан вожаком. Осмотревшись, он понесся вверх по стволу ели, Но тщетно он обшаривал его до самой макушки в поисках дупла — его не оказалось. Пришлось примоститься на суку с подветренной стороны. Неподалеку от него нашли приют и лишенные крова юнцы. Вот, может, немного прояснится, и они снова начнут скакать по веткам. А там, смотришь, найдут и новое убежище.
В эту бедственную ночь многие обитатели Моховой пади лишились жилья. Особенно пострадали мелкие грызуны и наземные пернатые.
ЗВЕРИНЫЙ ЛАЗАРЕТ
Ливень и гроза с небольшими перерывами продолжались всю ночь. Но обкладной дождь, с беспросветно пасмурным небом и горячей духотой, не прекращался еще двое суток. Натуралисты почти не вылезали все это время из палаши. Только изредка кто-нибудь выводил взглянуть на Моховку: не угрожает ли она биваку.
А река разгулялась не на шутку. К утру ее уровень поднялся, должно быть, метра на два, а вода все продолжала прибывать. Обычно спокойная, ласковая Моховка теперь форменным образом взбесилась, затопила все равнинное левобережье, переполнила заливы и старицы в правобережье. Грязно-мутные ее воды неслись широким потоком, ломая все на своем пути. Она собрала, должно быть, со всего своего бассейна мусор, коряги-выворотни, гнилые колодины и теперь уносила их прочь. Много плавника набилось в тальниковых зарослях левобережья; там образовались огромные заломы, под которыми были погребены целые кущи тальника. Вода повсюду сделалась настолько мутной, что для питья пришлось выкопать колодец неподалеку от старицы — яму глубиной около метра. Там отстаивалась чистая холодная вода.
На третьи сутки натуралистов разбудило заливистое пение птиц. Гремела вся Моховая падь. Сквозь парусину палатки густо сочилось золото утреннего солнца. Все было нестерпимо ярким — и синева неба, и зелень леса, и разлитый по миру золотой океан солнечного света. От этого торжества и буйства света пернатая живность Моховой пади прямо-таки ошалела — свистела, чирикала, пищала.
Только Моховика по-прежнему буйствовала и бесновалась, яростно завивалась в коловерти, глухо рычала в заломах, нагроможденных там и тут. В ее мутных потоках проносились огромные деревья, вывернутые с корнями, а иногда целые острова тальниковых кустов.
— Смотрите, смотрите! — вдруг закричал Сергей, указывая на корягу, плывущую почти посередине речки. — Медвежонок!
На коряге действительно лежал медвежонок. Он держался за нее передними лапами, а задние свисали в воду.
— Нынешнего помета, — определил Бударин, — совсем юнец. Давайте-ка быстро лодку на воду, поймаем его.
Надувная двухместная лодка всегда лежала наготове возле бивака. Ее бросили на воду, и Сергей с Юрием стали быстро грести, направляясь к коряжине. Вот они поравнялись с ней, подтянулись, и Сергей ловким движением поймал звереныша за загривок. Каково же было удивление Бударина и Кузьмича, когда они увидели, что медвежонок сдался ребятам без всякого сопротивления. Видно, он уже выбился из сил. Все разъяснилось, когда Сергей, обследовав пленника, крикнул:
— Задние лапы перебиты! В заломе, наверное, побывал…
И вот косолапый пленник на берегу, весь мокрый, взъерошенный, неуклюже большеголовый. Он дрожит, смотрит свирепо на людей своими мутновато-синими глазами и то тихо скулит, то угрожающе рычит. Задние лапы у него совсем не шевелятся, лежат на земле, как палки.
— Эка, угораздило тебя! — ворчит Корней Гаврилович, осторожно ощупывая медвежонка. — Обе лодыжки переломаны… Ах, бедняга, бедняга!
— Можно его выходить, Корней Гаврилович? — спрашивает сердобольный Юрий Квашнин.
— Думаю, что сможем. Заготовьте две пары лубков, чтобы как раз по лодыжкам были.
С полчаса провозился старый натуралист, пока ощупью уложил поломанные кости ног медвежонка и затянул их между шинами.