Еще в первые дни после выздоровления Фомку начали выводить из землянки. Сначала на веревке-шлейке, а потом и без нее. Он мог бродить всюду, где ему заблагорассудится, но есть и спать возвращался в землянку.
Труднее было с Пишки. Этот сразу же после выздоровления норовил удрать, даже пробовал подкапывать стенку в землянке. Ело характер давно сложился, свобода действий казалась ему наилучшей гарантией безопасности. Но к тому времени, когда натуралисты сняли перегородку в землянке, в Пшик ином характере произошли перемены. Теперь он шел навстречу Юрию, а не забивался в угол, как вначале, брал из рук еду; одним словом, перестал бояться людей. Его, как и Фомку, сначала выводили на прогулку на веревке. Потом несколько дней его оставляли на привязи под черемухой. Наконец настал день, когда его вовсе освободили от шлейки.
Получив свободу, Пшики, однако, сначала по-прежнему пасся под черемухой. Потом запрыгал все дальше и дальше от нее, пока не скрылся в зарослях. Где уж он бродяжничал всю ночь и что испытал, известно ему одному. Только утром, когда Юрий заглянул в землянку, зайчишка преспокойно дремал на своем излюбленном месте.
С этого дня землянку больше не запирали — Фомка и Пишки вольны были уходить и возвращаться, когда им заблагорассудится.
Частой гостьей бивака все это время была Элха со своим Гавриком. Кабаржонок быстро рос и к концу августа почти догнал мать. Но он по-прежнему ходил за нею как тень и при малейшем испуге кидался под ее защиту. А пугался он всего — людей, Фомки и даже Пишки, когда тот начинал прыгать в его сторону. Фомки боялась и сама Элха. Дурашливое и веселое существо, Фомка любил устраивать засаду на кабарожек, когда они паслись вблизи бивака. Затаится где-нибудь под кустиком и сразу выпрыгивает, как только возле появляются кабарожки. Но они не убегали от него далеко, просто отскакивали чуть в сторону и продолжали щипать листики черемухи. Наверное, понимали — дурачится баловник. Что касается Пишки, то он предпочитал пастись бок о бок с Элхой, когда она бывала неподалеку. Видимо, их связывала давняя дружба.
В первых числах сентября случилось необычное происшествие.
Бивак всегда просыпался с восходом солнца. В это время здесь бывало особенно оживленно: выходили из палатки натуралисты, вылезали из землянки Фомка и Пишки, прилетали молодые орланы, а иногда поблизости паслись Элха с Гавриком.
В то утро Сергей Прохоров, выйдя первым из палатки, увидел ястреба-тетеревятника, кружившего в небе неподалеку от Черемуховой релки. Сергей кинулся в палатку, схватил двустволку и стал искать глазами пернатого разбойника. Тот, наверное, нацеливался на Пишки — заяц пасся метрах в тридцати от лагеря под укрытием черемуховых крон, а ястреб-тетеревятник кружил как раз в той стороне. Сергей вскинул ружье и дуплетом послал в хищника две порции дроби. Пока он следил, как ястреб, кувыркаясь, падает в старицу, Пишки вдруг сорвался с места и кинулся к Сергею. Очутившись возле молодого натуралиста, он привстал на дыбки и начал колотить передними, лапами по ногам Сергея. Из палатки выбежали остальные натуралисты. Юрию удалось поймать своего подопечного за длинные уши и тем утихомирить у него приступ буйности. Натуралисты так и не могли объяснить причины взрыва ярости у Пишки. Скорее всего он испугался выстрела.
КАК ПЕРЕХИТРИЛИ БУГУ
В середине августа, с очередным рейсом вертолета, доставившего экспедиции продовольствие, Корней Гаврилович получил из зооцентра письмо с настоятельной просьбой во что бы то ни стало отловить росомах, сколько смогут. Заявки на этого зверя у зарубежных зоологов пока что удовлетворены далеко не полностью.
За два с половиной месяца пребывания в Моховой пади натуралисты встретились с росомахой только дважды. Редко еще можно найти столь скрытного зверя. До сих пор зоологи очень мало знают о том, как живет росомаха в естественных условиях. Трудности наблюдения за ней связаны и с тем, что она ведет преимущественно ночной образ жизни и к тому же обладает феноменальной осторожностью, редкостным слухом и обонянием.
И вместе с тем ни один из зверей столько не досаждает охотникам, как росомаха. Бывалые охотники могут рассказать вам бесчисленное множество притч о ее проделках.
У одного она регулярно проверяла всю линию капканов, изучив ее по следам охотника. При этом искусство, с каким она вынимает из капкана добычу, прямо-таки удивительно; сама же она попадает в капкан крайне редко. После ее визита ни в одном капкане не остается добычи. Нет, она не съедает всего, что украла, а прячет под колодины, зарывает в снег или залезает на дерево и засовывает добычу между ветками.