У другого она начисто разграбила палатку. Понятно было бы, если бы она утащила съестное. Так нет же, растаскала, спрятала чайник, ружье, нож, изорвала в клочья постель, одежду, полог палатки. Дальневосточные охотники еще с осени делают себе в промысловом районе запасы на зиму. Для их хранения они возводят лабаз — небольшой крытый сруб на четырех столбах выше человеческого роста. При этом столбы обтесываются довольно гладко, даже бурундук не может влезть по ним. И даже в такой лабаз, как рассказывают приамурские охотники, росомаха умудряется проникнуть.
Буга и покойная Уга убивали гораздо больше, чем могли сами съесть, не брезговали падалью, объедками, оставшимися после рыси Фуры, Амба-Дарлы и Мугу-плешивого; поедали они ягоды, желуди, кедровые орешки.
Несколько лет назад, в середине марта образовался в Моховой пади крепкий наст. После оттепели ударили морозы, и снег покрылся ледяной коркой. Для копытных это настоящее бедствие, особенно для кабарожек с их тонкими ножками и острыми копытцами. Кабарожки проваливались в снег по самую грудь, ранились об острые края ледяной корки. И тут на них напали Буга и Уга, широкие лапы которых великолепно удерживают их на насте. За один раз эти хищники уничтожили почти всех кабарожек, обитавших в Моховой пади. Их тушки потом догнивали всю весну.
Но жертвами Буги и Уги в Моховой пади были не только мелкие копытные и детеныши крупных копытных. Однажды Буга напал даже на старую самку изюбра. Он сидел в засаде возле берега Моховки. Дело было зимой, когда изюбры часто выходят пастись к речке. Буга, подобно рыси, прыгнул с обрыва на спину самке и впился клыкастой пастью ей в шею. Она долго металась по льду Моховки, несколько раз падала, пытаясь сбить Бугу, но так и не смогла ничего поделать — разбойник не отрывался, пока та не обессилела окончательно. Сам весом в семь-восемь килограммов и длиной, вместе с хвостом, около метра, он загрыз животное, весившее раз в десять больше его!
Незадолго до рейса вертолета натуралисты обнаружили в кедраче восемь растерзанных, но не съеденных поросят нынешнего помета. Кто бы мог это сделать?
Медведь, как и тигр, никогда не душит жертв больше, чем может съесть. Волк? Росомаха? На толстой двойной подстилке невозможно было определить следы. Письмо из зооцентра надоумило старого натуралиста сходить в кедрач, проверить, съедены ли поросята. Прошло уже больше недели с тех пор, как их обнаружили.
Поросят на месте не оказалось.
— Значит, это не проходные хищники, здешние, — сказал Корней Гаврилович. — И по всей вероятности, не кто другой, как росомахи.
После гибели Уги на попечении Буги остался только один из трех преждевременно родившихся детенышей. Ему было уже около трех месяцев, и отец стал приучать его к охоте. На склоне Горбатого хребта они выследили двух изюбрят, в березняке у истоков Барсучьего ключа передушили несколько выводков зайчат, в самой Моховой пади ловили глухарей и рябчиков. Напали они и на Большую семью: отпрыск загонял, а Буга, находясь в засаде, ловил и душил поросят.
По-своему, по-звериному, Буга знал о людях, живущих на Черемуховой релке, больше, чем они знали о нем. Он наблюдал за ними днем из засады и ночью, когда они сидели у костра. Он мог идти весь день вслед за Человеком, читать по следу обо всех его делах, наблюдать за ним из укрытия и в то же время оставаться незамеченным. Да и осведомленность его о событиях, происходивших в жизни обитателей Моховой пади, была большей, чем у людей. Уже через — несколько часов после трагической битвы лесных владык — Амба-Дарлы и Мурги — Буга знал обо всех ее драматических перипетиях. Он знал, когда появился в Моховой пади Черный Царап, когда и где он бывает, кого и где задрал. Встречи с ним Буга всячески избегал, потому что боялся его больше, чем Мугу-плешивого: от этого быстрого, проворного и злого зверя росомахе почти невозможно уйти. Но Черный Царап, в сущности, был теперь единственным в Моховой пади врагом Буги, и если быть очень внимательным, то можно заблаговременно укрыться при его появлении.
Вот такого пройдоху и проныру задумали поймать живьем натуралисты.
Выслеживание всякого зверя летом в лесу, а тем более такого на редкость осторожного, как росомаха, дело почти безнадежное, во всяком случае, оно требует большого искусства. Если зимой по белой, открытой книге снега можно прочитать, кто, когда и куда прошел, и в конце концов, проявив огромное упорство, довести след до конца, то летом встреча с подобным обитателем леса — только дело случая.