В следующие два дня к трем обнаруженным точкам прибавилось еще пять. Четыре из них располагались на склоне Горбатого хребта, и только одна — на илистом берегу залива Моховки, там, где был обнаружен след в первый день. Итак, если продолжить схему, начерченную Корнеем Гавриловичем, то складывается следующая картина: пять точек в районе кедрача, две — на берегу Моховки, в трех километрах ниже Черемуховой релки, и одна — на берегу Барсучьего ключа. Значит, убежище росомахи следует искать между Моховкой и кедрачом на полосе длиной около километра.
— Вот невдалеке от речки и надобно устроить ночную засаду, — предложил Кузьмич, — за две ночи побывала тут один раз. Это она по рыбу сюда ходит.
— А второй пост предлагаю установить в кедраче, — заметил Сергей, — там они оставили за это же время четыре следа.
— Не возражаю! — весело согласился старый зоолог. — Но прежде прочешем всю эту полосу и еще раз поищем их убежище. Если нам удастся его обнаружить, то возле него и надо сделать засаду.
На прочесывание местности ушло еще три дня. За это время было найдено еще шесть следов росомахи. На четвертые сутки утром Юра Квашнин совершенно случайно обнаружил в овражке у самого подножия склона Горбатого хребта, под кустом орешника, какую-то нору.
— Как думаете, Кузьмич, не росомахи ли здесь? — опросил он.
— Они! Крест святой, они! — воскликнул Кузьмич. — Карауль, а я пойду поищу Гаврилыча.
Пока Кузьмич искал начальника экспедиции, Юрий тщательно обследовал нору. Удивительно, как искусно она была замаскирована! Куст лещины у подножия откоса, и все. Надо очень внимательно вглядываться, чтобы заметить под ним черное углубление, уходящее под землю, — расселинку в каменном обрывчике. Под самым кустом чуть просматривалась серая полоска тропы, ведущей из норы. Сверху тропинку закрывало разнотравье, еще выше нависали ветви орешника, а над ними буйно разрослись кроны деревьев верхнего яруса: ель, рядом ильм, кругом много лип. Снизу деревья оплетены актинидией коломиктой.
Вскоре появились Корней Гаврилович и Сергей Прохоров. Осмотрев местность, Бударин сказал задумчиво:
— А знаете, я ведь однажды проходил мимо этого места, но ничего не заметил. Молодец, Юра, хорошо ориентируешься. Ну так вот, если росомахи здесь, они отлично слышат, что мы их обложили. Надо придумать способ обмануть их. Я предлагаю такой вариант. Двое останутся возле норы, чтобы не дать им выйти до ночи. Далее, двое, видимо, вы, Сережа, и Кузьмич должны сходить на бивак и принести электрические фонарики и сетку. Надо успеть до наступления ночи окружить ею кусты возле норы, а потом сколько потребуется, столько и будем караулить. Вон под той елью двое и здесь, в ложбинке ключа, двое. Как только выйдут, а это, безусловно, случится ночью, осветим вход в нору и сделаем по выстрелу в обеих, стараясь только ранить. Если даже кто-то не попадет, зверь все равно кинется наутек, попадет в сетку и запутается. Тогда Сережа и Юра светят фонариком, а мы с Кузьмичом опутываем сеткой. Возможно, попадем в обеих, тогда задача упрощается.
Все произошло совсем не так, как спланировал Корней Гаврилович. Росомахи услышали людей еще задолго до их появления у поры, и Буга заблаговременно увел своего отпрыска из опасного места.
Между тем, ожидая зверей, каждый натер пахучими травами все тело да к тому же еще держал во рту пихтовую или еловую ветку: запах хвои перебивал запахи дыхания. Всю ночь и почти весь день пролежали натуралисты близ норы, тщетно ожидая появления росомах.
Тогда Корнея Гавриловича осенила мысль залезть, насколько это возможно, в нору, прикрывшись проволочной сеткой, и постараться прослушать, есть ли в ней обитатели. Несколько часов пролежал он там, но так и не услышал ни единого звука.
— Зверей здесь нет, — с огорчением сказал он, выбравшись из норы. — Нет, похоже, не сумеем мы отловить росомах!
— Не может того быть, — возразил старый охотник. — Должны мы их перехитрить. — И он изложил свой план, простой донельзя: надо сделать вид, что осада снята, троим уйти, а он, Кузьмич, останется один в секрете.
— Ну а если появятся, что будешь делать? — спросил его Корней Гаврилович.
— А я там посмотрю. Дело покажет, — отвечал Кузьмич. — Только сюда не приходите, пока я сам не явлюсь на стан. Мне оставьте сетку, фонарь и мало-пульку. Да хлеба и флягу воды.
Кузьмич провел большую часть своей жизни один на один с дальневосточной тайгой, здесь он родился и вырос, здесь стал охотником, и ни на какие блага не променял бы он свою профессию. Пожалуй, эта привязанность к своему делу, глубокая, бережная и бескорыстная любовь к природе больше всего характерны именно для охотников такого склада, как Кузьмич. За всю свою жизнь он не сделал ни единого выстрела ради бессмысленного убийства. Он брал на охоте только то, что было ему необходимо.